– Чё надо?

Саша шагнул из-за спины друга, взял незнакомца за грудки и занёс в избу. Там обнаружился второй верзила. Увидав гостей, он схватился за топор, но тут из горницы высунулся Ельчанинов и приказал:

– Отставить! Это свои.

Крепыш, доставленный в дом, будто веник, молча ярился, не решаясь возразить Батырю. Штабс-капитан спросил:

– Что-то срочное?

Тут из смежной комнаты вышел третий бородач, невысокого роста, с округлым лицом и жёстким взглядом.

– Пётр Серафимович? Рад, что и вы с нами!

– Простите, не узнаю… – растерялся каторжник.

– Вот и они не узнают! – рассмеялся незнакомец.

– Кто “они”?

– Французы. Я – Фигнер.

– Александр Самойлович! – ахнул Пётр. – Вылитый мужик, даже пахнете кислой овчиной!

– У капитана дар перевоплощения, – согласился с ним Егор Ипполитович. – Он ходит по Москве в нескольких обличьях. При знании пяти языков: английского, французского, немецкого, итальянского и польского, ему удаётся узнать много ценного. Сегодня Александр Самойлович мужик, а завтра будет пьемонтский негоциант.

– А это ваши помощники? – Ахлестышев кивнул на двух крепышей.

– Да. Натуральные крестьяне, не переодетые солдаты. Васька вон из Андроновки. Ни черта не боится! В любой момент готов помереть.

– Мы все можем умереть, – несколько озадаченно ответил Ахлестышев.

– Капитан Фигнер замыслил убить Бонапарта, – пояснил Ельчанинов. – Как вы понимаете, это невозможно. Его всегда охраняют четыре шассёра гвардии и конвой из мамелюков. Смельчак, решившийся на покушение, неминуемо погибнет.

– Зато смерть честолюбца сильно приблизит конец войны, – сказал Фигнер без всякой аффектации. – Вся их сила в нём. Уничтожить Бонапарта – и кончится эпоха французского владычества.

Пётр внимательно всмотрелся в отчаянного человека. Тот стоял спокойный, равнодушный. И было почему-то очевидно, что он не болтает и при случае действительно пожертвует собой…

– Я спорю с Александром Самойловичем, но пока безуспешно, – мягко возразил Ельчанинов. – Он бросает все силы на реализацию своей идеи фикс. В ущерб делам менее масштабным, зато исполнимым. Убить корсиканца нельзя, охрана не даст.

Фигнер снисходительно улыбнулся и не удостоил собеседника ответом.

– Но мы отвлеклись, Пётр Серафимович, – спохватился штабс-капитан. – С чем пожаловали?

– Ваше первое приказание выполнено. Сегодня утром мы разгромили обоз с провиантом, что везли для продажи в Москву корыстные мужики.

– Очень хорошо. Сколько было в обозе?

– Всего три телеги. Мы их поломали, лошадей убили, провиант рассыпали по дороге.

– Мужики, надеюсь, живы?

– Разумеется. Настучали по зубам, сделали внушение и отпустили.

– А надо было зарезать, – с неожиданной злобой сказал внезапно Фигнер.

Ахлестышева покоробило.

– Эко вы легки на расправу… Бей своих, чтобы чужие боялись? Ни у меня, ни у вас нет такого права.

– Идёт война. Потому не до сантиментов. Решается, быть России или нет! Только большой, огромный страх… нет, не страх, а ужас – могут спасти нацию от истребления. Ужас и жестокость. Отсечь больной член, чтобы спасти весь организм! А эти негоцианты наживаются? Иуды! Ни оправдания им, ни пощады.

Пётр с трудом сдержался, чтобы не осадить жестокосердного капитана.

– У нас нет сейчас времени для спора. Скажу лишь, что я с вами не согласен. Тут такое дело… Когда мы шерстили мужиков, подъехал в сопровождении конвоя фельдъегерь императора.

– Ух ты! – воскликнули хором оба разведчика. – И что же дальше?

– Всех перебили, а сумку забрали. Вот что в ней обнаружилось.

Ахлестышев выложил захваченные документы. Когда офицеры увидели сводную ведомость по резервам, их охватило волнение.

– Великолепный трофей! – вскричал Ельчанинов. – Этим бумагам дорога сразу в Петербург!

– Взгляните, Егор Ипполитович! – Фигнер тыкал пальцем в столбцы цифр. – Здесь всё! И Волынь, и Рига, и последний набор рекрутов во Франции. И крепостные гарнизоны! Запасы ружей в Австрии и Пруссии. Число раненых и больных, поддающихся излечению. Выпуски офицерских школ. Вот это удача!

Разведчики с чувством пожали руки Ахлестышеву и Саше-Батырю.

– Передайте Отчаянову и всему составу отряда благодарность от имени командования! – сказал взволнованный Ельчанинов. – Бумаги очень важные.

– Сегодня же ночью я сам доставлю их в Леташовку, где штаб Кутузова, – добавил Фигнер.

Затем разговор перешёл на другие темы. Егор Ипполитович сказал, что переменяет квартиру. Поляки Сокольницкого рыщут поблизости, и пребывание в Балканах делается опасным.

Пётр сразу предложил свой дом в Андреевской слободе. Тихое место на правом берегу Москва-реки, у подошвы Воробьёвых гор. Вряд ли пожар проник и туда. Владение досталось Ахлестышеву по наследству от умершей тётки. Он полюбил этот дом, как никакой другой. Перевёз туда библиотеку, нехитрый холостяцкий скарб и зажил весело и уединённо. Петру нравилось сидеть на веранде, смотреть на реку, на лодки, на шумное левобережье, и сочинять очередное письмо Ольге. С момента его ареста в доме никто не жил. Достаточно было представить Ельчанинова соседям, как своего товарища, и можно спокойно заселяться. Андреевская слобода – особенная местность. Сообщение с Москвой ведётся при помощи лодок – они есть у каждого тамошнего жителя. Обыватели содержат себя рыбной ловлей. Есть и дворяне, но всё – отставники в небольших чинах, доживающие век на покое. Слобода на отшибе представляла собой, по сути, пригородную деревню: никому и в голову не придёт искать там русского резидента.

Договорились, что следующей ночью Пётр с другом снова придут в Грохольский переулок и отконвоируют штабс-капитана на новую квартиру. С переправой помогут головорезы Арженовки – разбойничьей слободки под Смоленской площадью, у Саши там знакомство.

Довольные, партизаны отправились обратно. Вдруг Батырь предложил:

– Давай зайдём в Волчью долину! Спасу нет, как охота про наших узнать – живы ли… А тут близко.

Действительно, до Трубы отсюда было всего триста саженей, а Труба выведет их к Неглинной. Пётр согласился. Они уже выходили на Самотечную площадь, как вдруг каторжник схватил приятеля под руку и утащил в развалины.

– Что такое? – удивился Саша, присаживаясь за грудой кирпича.

– Там поляк. Тот, что был в Бутырке, а теперь охотится за Ельчаниновым.

Налётчик осторожно высунулся, всмотрелся.

– Ага, он самый. Сволочь! Прибить бы его, да как?

– Он тут не один. Я вижу ещё пять… шесть… семь человек. Примечаешь? Слоняются по площади. И рассматривают всех, кто проходит по Садовой. Надо драпать отсюда!