Он снова уснул и даже увидел сон из тех, утренних, что запоминаются особенно хорошо. Приснилась ему Генкина жена, Тома. Она что-то мыла и прибирала в сергеевской квартире, а он все никак не мог отправить ее домой. «Иди к себе, — убеждал он Тому. — У тебя там Генка лежит больной!» А она, смеясь, соглашалась: «Да, да — он совсем зачах!» — и не уходила.

Часы принимались бить еще несколько раз — их он слышал сквозь сон, но не слышал, как встал Генрих Иваныч и ушел на свою нервную работу, как заглянул к нему вернувшийся с кладбища батюшка и, пошевелив бородой, снова закрыл дверь.

Сергеев проспал чуть ли не до обеда. Солнце вовсю жгло занавески; часы приветствовали его насмешливым напоминанием: день в разгаре. Он оделся и тихонько вышел из комнаты. На кухне кто-то заговорщицки шептался:

— Опять, зараза, скинула… Что с ней делать — ума не приложу.

— Врача-то приводила?

— Да приводила, что от него толку… Может, старуху позвать — пусть пошепчет?

— Господь с тобой, Марь Петровна, ты же в церковь ходишь!

— А что же делать?

— Продай ты ее, и дело с концом.

— Жалко продавать-то — привыкла я к ней… А нельзя батюшку попросить — может, молебен какой?..

— Не знаю… надо спросить.

Сергеев вошел:

— Здравствуйте.

— А, проснулся, — Надя улыбнулась. — Умывайся, скоро кушать будем.

— А где отец Михаил?

— У себя — письмо благочинному пишет.

Сергеев пошел к батюшке в «кабинет». Открыв дверь, он удивился, найдя его за компьютером, довольно ловко щелкающим клавишами.

— Ай да поп! — вырвалось у него.

Михаил вздрогнул и обернулся:

— Ты меня напугал… И чем это я тебе не поп?

— Нет, ничего… Смотрю, и ты в ногу со временем шагаешь.

— А как же. Телефон провел, к «нету» подключился — удобно. А тебе что — не нравится? Хочешь, чтобы время остановилось?

Сергеев не ответил.

Михаил подвигал бородой:

— Кстати… Бок тут говорил, что ты старые пластинки собираешь. Хочешь, дам — у меня их целая куча валяется.

— Давай… Теперь только их и слушаю вечерами.

Батюшка почесал заросли на шее:

— Угу… Ну ты унывай-то не очень… С чего ты вообще взял, что она ушла? Глядишь, вернется, а тебе стыдно будет.

— Нет, Миша, — тихо возразил Сергеев, — чувствую я, что не приедет.

— Чего ты там чувствуешь, — Михаил заговорил строже, — психуешь просто… Ты посмотри на этого павлина Моргулиса — нашел к кому ревновать. И даже если она с ним закрутила (во что я не верю), все равно к тебе вернется. Ты только укрепись духом и жди… А вернется — простить обязан, это я тебе как духовное лицо говорю.

— Ладно тебе, духовное лицо, — грустно возразил Сергеев, — ты уж не заходись. Никто еще не вернулся, и прощать некого.

Миша, слегка смутясь, остался, однако, на своем:

— Вернется, вот увидишь. Ты только… не опускайся… Я хотел сказать: не опускай руки.

Сергеев усмехнулся:

— Спасибо за совет.

Обратно он шел тем же полем. Снег под солнцем блистал такой сахарной белизной, что хотелось его полизать. Мимо Сергеева с ревом пронеслись два снегохода; краснолицая девчонка, обхватившая руками своего ковбоя, скользнула победным взглядом по пешему недотепе. Сергеев улыбался; он шел не спеша, помахивая сумкой с пластинками и сушеными грибами. Это Надя заставила его взять грибы:

— Наташе скажи, пусть суп тебе сварит.

Потом, подумав, добавила:

— Пожарить тоже можно.

Назавтра к нему пришел Безукладов.

— Привет, Сергеев. Давненько я у тебя не был… Я вот тебе «пластов» принес — у ребят достал.

Без церемоний оглядевшись, Колька заметил:

— А что — прилично живешь…

— Как же мне жить? — удивился Сергеев.

— Ну… Поп говорит, ты одичал совсем — на компьютер лаешь.

— A-а, ты Мишку видел… Ну, понятно…

— Не знаю, чего тебе понятно… Закусить-то у тебя найдется? — Колька подмигнул. — А то знаем мы вас, вдовцов соломенных.

Сергеев приготовил закуску, и они принялись за принесенную Безукладовым бутылку. Выпив и прожевав бутерброд, Колька вдруг сообщил:

— А знаешь, Сергеев, мне ведь хана… Прав был немец — закрывают мою лавочку.

— Ну и куда ты теперь?

— Да есть мысли… Но на все нужно время, а жрать надо каждый день; хорошо еще, что не женат, — никто с меня бабки не спрашивает.

— Да, это хорошо… — усмехнулся Сергеев.

Они еще выпили и помолчали. Безукладов барабанил пальцами.

— Что-то хочешь сказать? — спросил Сергеев.

— Скажу… если не обидишься, — Колька посмотрел ему в глаза. — Плюнь ты на нее! Из-за баб расстраиваться — последнее дело. У этого козла «бээмвуха», баксы… А бабы в сорок лет не бывают идеалистками.

— Она не такая, старик. — Сергеев возразил, но как-то вяло.

— Брось, все они одинаковые… — Колька поиграл желваками. — Одно тебе обещаю: если этого сучка встречу, своей рукой ему мозги вышибу!

Ответить Сергеев не успел — в дверь позвонили.

Он открыл. На пороге стоял Генрих Иваныч.

— Привет, — обрадовался Сергеев, — ты как чувствовал — у меня уже Безукладов сидит. Заходи, вместе меня жизни поучите.

Бок не ответил на улыбку; похоже, он был здорово пьян. Молча пройдя в прихожую, Генрих плюхнулся на банкетку.

— Ты что, старик, все еще в запое? — спросил участливо Сергеев.

Генка молчал, уставясь перед собой невидящим взглядом.

Из кухни Показался Безукладов:

— Кто пришел?.. A-а, немец, здорово… Что это с ним?

— Не знаю… Ген, что случилось?

— Карл… погиб, — выдавил Генка и заплакал.

Бедный старый Карл, задумавшись, попал под машину — очень уж их много развелось в городке… Сегодня Генрих Иваныч закопал своего друга… ах, если бы он мог похоронить в той же яме воспоминания, что вчера еще грели, а теперь жгли ему душу…

— Мы с ним на Азовское море ездили… как он любил купаться… — Бок вздыхал, и глаза его вновь увлажнялись.

Приятели пили за упокой собачьей души и утешали, как могли, Бока, как вдруг опять раздался дверной звонок.

— Кто там еще?.. — Сергеев отставил невыпитую рюмку и пошел открывать.

Он отворил дверь и… вот уж кого он меньше всего ожидал увидеть, так это Моргулиса! В руках Гарик держал две большие сумки.