Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующее утро Таня поехала в Еврейскую больницу к доктору Петровскому.
Он совсем постарел. Таня увидела очки с толстыми линзами, редкие седые волосы, глубокие морщины, прорезающие когда-то красивое и благородное лицо… Перед ней сидел старик. Однако, несмотря на возраст, доктор Петровский был еще бодр и активно занимался своим делом – спасал людские жизни с той же силой, которые были у него всегда. Он сразу же согласился помочь Тане и отправился на поиски. Его не было долго.
– Ее уже собирались хоронить как безымянную, – наконец вернувшись, вздохнул он. – Ни документов у нее не было, ничего. Потом, конечно, документы появились – участковый милиционер принес из квартиры. Но все равно за телом никто не пришел.
– У нее не было родственников. Никого, – испытывая страшную сухость в горле, пояснила Таня.
– Так что, теперь вы будете заниматься ее похоронами?
– Я, – кивнула Таня, испытывая такую страшную пустоту в сердце и резь в глазах, что даже дневной свет начал причинять ей боль.
Доктор Петровский сразу понял, что с ней происходит. Ласково погладил по руке.
– Танечка… Я давно хотел вам сказать. Жизнь продолжается. Надо жить дальше.
– Может, и продолжается, – горько усмехнулась она, – но только не для меня.
– Вы так молоды. Вы можете выйти замуж, у вас будут дети, семья…
– Спасибо, доктор, – Тане вдруг захотелось обнять старика, но она сдержала свой порыв. – Все это прекрасно: семья, дети… Но только не для меня. Не смогу я так жить. И пытаться не буду. Не мое это… Вы сами знаете. Так я жить не смогу. А вот как… Я не знаю как.
– Мне жаль, – доктор прекрасно понимал, что ее слова – не пустой звук.
– Иногда мне кажется, что нет мне больше места на этой земле. Но вам спасибо. Вы всегда относились ко мне по-человечески, – распрямив худенькие плечи, Таня пошла прочь, стараясь четко печатать шаг…
Похороны одинокой подруги. Встреча с Шаховским. Индустриализация. В «Аккорд» с режиссером
После похорон Изольды Франц Таня несколько дней не выходила из дома. Это были очень скромные похороны. За гробом шла одна она, больше никого не было. В этот страшный день Таня позвонила Володе по телефону в редакцию – ей очень хотелось, чтобы он просто шел рядом. Но там Сосновского не было, а идти домой к нему она не решилась. Да и времени не было.
Это были рвущие душу похороны. Как будто на всей земле остались только Таня и ее подруга. Моросил мелкий серый дождь, нагоняя еще большую тоску. Когда гроб с телом Изольды опустили в вязкую, глинистую землю, Таня едва не завыла – по-звериному, запрокинув голову в безнадежное, мрачное небо. Но сдержалась. Выть было незачем. Впрочем, краем сознания она все-таки ощутила происходящую с ней перемену. Если раньше горе вырывалось из нее молчанием и безудержными слезами, то теперь к горлу подступала звериная, тягучая тоска. Словно она сама превращалась в зверя. Может, так оно и было на самом деле…
Щедро расплатившись с могильщиками, Таня пошла прочь с кладбища. Каблуки ее модных туфель вязли в размокшей от дождя грязи.
Дома она никак не могла найти себе места. И наконец, когда тоска слишком болезненно впилась прямо ей в сердце, Таня накинула легкое пальто и бросилась прочь из квартиры. Ноги сами принесли ее к дому на улице Красной армии – старинному трехэтажному особняку, поделенному на множество коммунальных квартир.
В окнах Сосновского горел свет. Таня прекрасно знала, где они расположены, хоть и была у Володи лишь несколько раз.
Была половина восьмого вечера. Уже стемнело. Таня молча стояла напротив дома, не обращая внимания на припустивший дождь. Возвращаться в пустую квартиру было невыносимо. Сидеть снова в четырех стенах одной – казалось самой изощренной пыткой. Таня не выдержала: ноги сами понесли ее к подъезду.
Открыв выщербленную тяжелую дверь парадной, вдохнув знакомый запах кошачьей мочи и мышей, по треснувшим мраморным ступенькам Таня взбежала вверх и, не понимая, что делает, изо всех сил принялась крутить дверной звонок.
За дверью звучали громкие голоса, смех… Как только раздалось мерзкое, неприятное дребезжание звонка, все стихло. Дверь распахнулась.
На пороге стоял Сосновский, и выражение его лица поразило Таню в самое сердце. Веселое, жизнерадостное, оно вдруг потухло, превратившись в гипсовую безразличную маску – оттого, что за дверью стояла она.
– Добрый вечер, – прошептала Таня, лихорадочно вытирая дождевые капли, стекающие по ее губам. – Можно войти?
– Вообще-то я тебя не ждал, – ответил Володя, но, спохватившись, посторонился.
Таня аккуратно, медленно, как тяжелобольная, переступила порог и оказалась в длинном коридоре коммуналки.
– Зачем ты пришла? – не церемонясь, прямо спросил Сосновский, захлопнув дверь.
– Тебя долго не было. Я беспокоилась. – Тане вдруг стало казаться, что все слова выветрились из ее памяти, словно она вообще не умеет разговаривать ни на одном языке. Так бывает, когда ты понимаешь, что тебе не рады.
– Я был занят. Пишу пьесу, – Володя отвел глаза в сторону.
– У тебя гости? – Таня, не проходя дальше, остановилась в длинном коридоре.
– Это актеры и мой соавтор. Мы читаем первый акт пьесы, – Сосновский неуклюже переминался с ноги на ногу, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
– Соавтор? – не поняла Таня.
– Александр Шаховский, – пояснил Володя, – ты же его видела. Мы решили писать пьесу вместе.
Шаховский! Таня так и не позвонила ему из-за смерти Изольды и уже думала, что не сможет встретиться с ним. И вот теперь судьба делала ей этот подарок.
– А ты, слышал, не бедствуешь, – вдруг резко, с каким-то нажимом, произнес Сосновский, прерывая поток ее мыслей.
– Ты о чем? – не поняла Таня.
– Слышал про твою дополнительную комнату, – усмехнулся он. – Так уж получилось, что пару дней назад я к тебе заходил, но тебя не было дома. Я пообщался с твоей соседкой, и она весьма красочно живописала, как с помощью своих бандитов ты вышвырнула на улицу семью и отжала соседнюю комнату. Вот что значит дружба с бандитским главарем! Браво! Поздравляю!
– Володя… – Таня едва не потеряла голос, почва уходила из-под ее ног, – это не так. Ты же ничего не знаешь. Пожалуйста…
– А тут и знать нечего! Я тебя хорошо знаю. Этого достаточно, – пожал плечами Сосновский.
Все начиналось сначала. В памяти Тани вдруг всплыла ночная улица, стрельба, тот самый страшный момент, когда он оставил ее в первый раз. Все возвращалось. И Таня вдруг поняла, что все это будет возвращаться снова и снова, водить ее по какому-то бесконечному кругу, словно ее постигло какое-то чудовищное проклятие, ставшее ее тенью. Разве можно избавиться от тени? Значит, нет смысла объяснять и тем более говорить.