– Можно прополоскать рот растительным маслом и принять немного внутрь, – заметил на это диетолог. – Пленка жира не даст пене прилипнуть. Я согласен, что это очень сердито, но другого объяснения мне в голову не приходит.

Версия диетолога остается единственным объяснением загадки монтажной пены, которое представляется мне убедительным. Нет, лучше сказать так – более убедительным, чем версия с психической болезнью или пари.

Не так давно произошел случай, который привлек к себе внимание всех патологоанатомов России. Иначе и быть не могло, ведь на скамье подсудимых оказался главный врач областного патологоанатомического бюро. Я не буду называть никаких имен и прочей конкретики. Имена не имеют большого значения, да и суд пока еще не закончился, так что правые и виноватые в этой истории не определены.

Начну с официальной версии, то есть с той, которой придерживается следствие. Главный врач обвиняется по двум направлениям. Первое – служебный подлог, второе – получение взяток.

Суть подлога заключается в том (повторю, что я излагаю версию обвинения), что главный врач организовал подмену парафиновых блоков с образцами тканей женщины, умершей в одном из областных медицинских учреждений, и заставил свою подчиненную указать в протоколе вскрытия заведомо неверный диагноз.

Мои знакомые (не врачи), прочитав в интернете об этом подлоге, спрашивали меня: «ну как такое могло случиться?» Зачем большому патологоанатомическому начальнику покрывать лечащих врачей, ошибки которых ему лично ничем не угрожают? Другое дело, когда что-то подобное делает патологоанатом, работающий в больнице (или при больнице). Тут сразу же выстраивается «цепочка интересов» – главный врач просит сделать так, чтобы репутация больницы не пострадала, и патологоанатом идет навстречу. Но здесь совсем другой случай. Непонятно это.

Я объясняю, что больничному патологоанатому по тем или иным причинам может быть небезразлична репутация одной отдельно взятой больницы, а главе областного патологоанатомического бюро небезразлична репутация всей области в целом. Иной уровень – иные масштабы. Тут непонимания становится еще больше. Ладно, для больницы каждый случай смерти пациента имеет значение. Но что такое один-единственный случай в масштабах целой области, в которой живет около двух с половиной миллионов человек?

Дело в том, что статистические показатели бывают разными по своей значимости. Есть такой показатель, как материнская смертность, или коэффициент материнской смертности. Этот показатель характеризует частоту случаев смерти беременных женщин, а также недавно родивших (женщины попадают в эту статистику в том случае, если они умирают в течение 42-дневного периода после родов).

Материнская смертность, наряду с младенческой смертностью, является одним из важнейших статистических показателей. Когда хотят оценить качество медицинской помощи в регионе, то в первую очередь смотрят на эти показатели. Они имеют значение не только для медицинского начальства, но и для губернаторов. Материнская смертность наглядно отражает благополучие в регионе. Там, где социальная сфера в порядке, там, где медики работают хорошо и оснащены всем необходимым, здоровые женщины не должны умирать во время беременности и родов. Беременность – это же не болезнь, а естественное состояние, и роды – это не болезнь, а естественный процесс. Но процесс, во время которого могут возникать опасные для жизни осложнения.

В нашей стране в последние годы коэффициент материнской смертности составляет примерно 9 случаев на 100 000 родов. 9 случаев на 100 000 родов – это хороший показатель, хотя, конечно же, надо стремиться к его дальнейшему снижению.

В среднем в российском регионе с населением в два с половиной миллиона человек в год будет от 20 до 30 тысяч родов. Вы понимаете, что при таком раскладе каждый случай материнской смертности может «обрушить» годовую статистику региона. Поэтому нет ничего удивительного в том, что для «благоприятного решения» подобных вопросов могут привлекаться руководители областных патологоанатомических бюро. Кому, как не им, спасать репутацию своего региона?

Дело было так. Женщина 27 лет, находившаяся на седьмом месяце беременности, была госпитализирована по причине высокой температуры. Январь, эпидемия гриппа, так что врачи в первую очередь думали о респираторной вирусной инфекции. При больнице не было родильного дома, поэтому, когда возникла угроза прерывания беременности, женщину перевели в областной перинатальный центр с диагнозом ОРВИ. В перинатальном центре ее продержали около суток. Установили, что угрозы прерывания беременности нет, и отправили обратно в ту же больницу, из которой ее перевели. Я не возьмусь делать выводы заочно, да еще и на основании столь скудной информации, но одно сказать могу уверенно. При угрозе прерывания беременности на седьмом месяце и на фоне инфекционного заболевания суточного наблюдения мало. Для того чтобы определиться, нужно хотя бы трое суток наблюдения. Это как раз тот самый случай, когда лучше перестраховаться. Но, повторю, что я не знаю всех обстоятельств дела, так что никого не обвиняю, а просто выражаю собственное мнение по поводу сроков пребывания пациентов.

Вскоре после возвращения женщины в больницу у нее начались преждевременные роды. Пришлось везти ее обратно в областной перинатальный центр. Ребенок родился мертвым, а его матери пришлось удалить матку из-за ее атонии (так называется состояние, при котором матка после родов не начинает сокращаться, вследствие чего ее сосуды не сжимаются и из них продолжает вытекать кровь; подобное кровотечение угрожает жизни, чтобы спасти пациентку, приходится удалять матку). После родов и операции по удалению матки пациентка находилась в очень тяжелом состоянии. Из-за развившейся почечной недостаточности ее перевели в третье по счету медицинское учреждение, областную больницу, где было отделение диализа («искусственной почки»). На десятые сутки пребывания в этой больнице пациентка умерла. В справке о смерти, которую выдали ее мужу, в графе «Причина смерти» значились синдром диссеминированного внутрисосудистого свертывания крови (это очень опасное состояние) и аутоиммунный гепатит.

Аутоиммунным гепатитом называется хронический воспалительный процесс в печени, природа которого неизвестна. Если гепатит налицо, а возбудителя выявить не удается, то считается, что воспаление вызвано сбоями в работе иммунной системы, потому-то такой гепатит и называется «аутоиммунным».

При жизни, в том числе и при наблюдении в женской консультации, диагноза аутоиммунного гепатита покойной никто не выставлял. Неудивительно, что ее муж (теперь уже вдовец) заподозрил неладное и обратился в Следственный комитет с просьбой проверить обстоятельства смерти жены и сына.

Следствие установило, что три блока с образцами печени, помеченные именем умершей пациентки, на самом деле являются образцами не женской, а мужской печени. Современный уровень развития генетики позволяет просто и надежно определять половую принадлежность любого биологического материала по половым хромосомам, которые у мужчин представлены набором ХY, а у женщин – XX. Короче говоря, для того, чтобы иметь основание для постановки диагноза аутоиммунного гепатита, был совершен подлог – в качестве гистологических препаратов печени умершей женщины рассматривались препараты печени мужчины (наркомана, умершего от СПИДА примерно в одно и то же время с этой женщиной).