Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да брось, двадцать лет продержался у тебя мальчиком на побегушках, не пропаду, – огрызается Драгош, и угрюмое выражение лица, вроде: "я хороший сын и внемлю каждому слову" исчезает, а на смену ему приходит врождённое упрямство. Они с отцом так похожи, что мне становится страшно. Особенно глядя на угодливо поддакивающую каждому слову супруга Анну. – Не хочешь помогать, не надо. Сам заработаю свои копейки, и локти посбиваю тоже сам.
– Вот теперь вижу, мой пацан, – мужчина порывисто хлопает сына по плечу, не просто сбагривая с себя львиную долю финансовых затрат на становление бизнеса своего упёртого чада, но и виртуозно проворачивая это дело как его единоличный выбор. – Кстати, ты что-то говорил про подарок для старой Надьи?
– Точно! Я его Раде в сумку кинул, – спохватывается Драгош и, послав мне короткую улыбку, направляется к машине. От его подозрительной любезности, возникшей после того, как они с другом прокатили Зару до дома, и плотоядного взгляда кидает то в жар, то в холод. – Сейчас принесу, вы пока сумки загружайте. Дорога долгая и так доберётесь за полночь.
За время нашего визита, пока мужчины спорили, а затем, молча, сидели на дорожку, мне не впервой закрадывается мысль, что муж спешит избавиться от родни, дабы остаться со мной наедине. Конечно, при посторонних не принято проявлять нежных чувств, будь то объятия или безобидное держание за руки, но жаркие взгляды говорят сами за себя – этой ночью он придёт ко мне за "колыбельной", как называет супружеский долг Дари. И эта мысль вызывает переживания такой силы, что общая суть происходящего мелькает в мозгу белым шумом. Я словно тону в полном вакууме, а перед глазами мягким светом кружат незнакомые искры... правда, пока они больше пугают, чем нравятся.
Что он говорил про сумочку?
Искры внутри меня в мгновение ока закручиваются воронкой дикой паники.
– Драгош стой! – рвусь следом, оставляя свёкров и младшего Золотарёва недоумённо переглядываться посередине двора.
Он уже открыл заднюю дверцу и обернулся, лишь заполучив в свои лапищи мою сумку. Проглотив досадливый стон, подбегаю вплотную, пытаясь увести его внимание в более безопасное русло. Руки на широких плечах, преданный взгляд в глаза. Надеюсь, этого хватит, чтобы заразить мужчину своим смятением.
– Что-то хотела, птичка? – хищно улыбается Драгош, незаметно пробегая пальцами вдоль линии моего бедра и подныривая их кончиками под резинку юбки на пояснице. Открытая дверца надёжно скрывает от посторонних вопиющую откровенность этих действий и при иных обстоятельствах у меня бы ноги отказали, подкошенные адовой смесью его близости и собственной дерзости, но запах дорогого парфюма, от которого обычно кружит голову, сейчас лишь скребёт по лёгким стальной пылью.
Короткая пауза на провальную попытку дотянуться и отобрать свою сумку. Не отдаёт, заведя её себе за спину и вынуждая ближе прижиматься к своей груди. Для Драгоша это игра, которая могла бы показаться волнующей, не стой за ней страх разоблачения.
– Давай помогу, – прикусываю губы, ощущая, как ускорился пульс под его пронзительным взглядом. – Там чёрт голову сломит.
– Не страшно. Я уже её потерял, – глухо отшучивается, когда я уворачиваюсь от его губ.
Перед глазами встаёт раскрасневшееся лицо Зары на нашей кухне. С ней он так же любезничал?
– На нас смотрят, – сухо напоминаю ему и, в первую очередь себе, потому что ревность просит реванша хотя бы в виде крепкого словца, а злить его нецелесообразно.
– Вот поэтому не мешай скорее их отправить, – усмешка вроде небрежная такая, а во взгляде подозрение и чёткий приказ – не лезть.
Какой там. На кону как минимум поездка в травмпункт, если не прописка на кладбище. Предохраняться для нас такой же грех, как и пойти на аборт.
Мои пальцы почти успевают перехватить кожаную лямку. Почти. Драгош, резко дёрнув молнию сумки, зарывается рукой в её узкие недра и достаёт трёхлапую жабу с монеткой во рту... и, всучив её помертвевшей мне, следом выуживает картонную упаковку, на которой сразу под названием как для отсталых крупными буквами написано: "Местная контрацепция. Без гормонов".
– Дай мне объясниться... – осторожно касаюсь его ладони, но он сбрасывает мои пальцы, грубо толкая в сторону.
– Пошли, – "доиграем этот фарс, а объяснять буду я. Дома" – вот развёрнутый контекст его приказа, который я убито читаю в суженных зрачках. Теперь идея провести ночь на цепи во дворе кажется избавлением. Милосердным и недосягаемым, потому что моя попытка защитить своё будущее разочаровала его до того уровня, когда шансов исправиться попросту не дают.
Встать на колено* – Когда у цыганки рождается сын, мужчина становится на колено – это высший признак благодарности, (к девочке первые полгода может даже не подойти).
Глава 22
Я сижу в машине мужа, на переднем сидении, содрогаясь от агрессивных ритмов бас-гитары. По сцепленным на коленях пальцам играет дрожь, в голове разрываются барабаны, но больше всего по вискам шибает напряжённое молчание Драгоша. Он не вымолвил ни слова, даже пока его родители в один голос возмущались вопиющей развязности, с которой я якобы кинулась зажиматься с ним у машины. Папаша так вообще многозначительно напомнил, что нормальный мужик с первых дней брака должен поколачивать жену в профилактических целях и с сожалением вспоминал золотые времена, когда жених уже на свадьбе стегал свою женщину кнутом, приучая к хозяйской руке.
Драгош слишком многое спустил мне с рук, чтобы я опасалась побоев, но и нервов потрепал достаточно, чтобы не понимать последствий. Расчёт моего тюремщика прост – шрамы от унижения почти не заживают, а стало быть, кого-то этой ночью "разукрасят". Единственным лучом света в кромешном мраке обстоятельств остается его выдержанная манера вождения, по крайней мере, разбиться по причине лихачества нам точно не грозит.
Плавно заехав в гараж, он оставляет фары гореть и закуривает. Смотрит в лобовое стекло. Долго, муторно, выцеживая последние капли моей смелости. За первой сигаретой – вторая. Одновременно с щелчком зажигалки вырубает музыку, погружая нас в омут тяжёлой задымленной тишины. Невысказанные оправдания давят на грудь, вжимая глубже в сидение,
