Ночью, забыв о разнице во времени, Ивану позвонил Андрей. Сегодня он, наконец, получил документы на свою приморскую дачу и требовал, чтобы его друг прилетел и отпраздновал с ним покупку на месте.

– Очень жаль! – прямодушно сказал Иван. – А я всё-таки надеялся.

– Что я куплю землю в Подмосковье? – засмеялся Андрей. – Не жалей! Я думаю, здесь только и начнётся моя биография.

– Бог с тобой, делай, что знаешь, – смилостивился Иван. – Но можешь ты мне хотя бы объяснить? Ты городской человек, работающий, живёшь весело, любишь путешествовать. У тебя мизерный отпуск. Для чего тебе это нелепое приобретение?

Андрей отсмеивался и был не обидчив, как всякий счастливец. Они условились, что Иван найдёт удобный момент и прилетит.

Со стороны Ивана это была большая уступка их дружбе. Ему не хотелось вовсе южных роз, а хотелось досмотреть московскую зиму, не пропустить весны, и всю надежду, какая есть, отдать в счёт грядущего лета – когда он со своим хилым войском переберётся на земляничное солнце и в яблоневую тень. И вот, опять приходилось отвлекаться на глупости.

* * *

На следующее утро выяснилось, снег падал только затем, чтобы сразу же и растаять.

Улицы почернели, из окна, если вдохнуть, пахло остатками Нового года – влажной хвоей, чёрным хлебом и подвыветрившимся шампанским. Воздух этот, набитый водяной пылью, был вреден для детских и стариковских лёгких. Ни с Максом, ни с бабушкой Иван не гулял.

А затем подморозило вновь. По дворам наросли ледяные горы. На одну такую гигантскую полосу льда Иван играючи встал – как если б она была естественным продолжением дороги – и посыпался вниз, чувствуя себя ветром и снежной крошкой. Наверно, всё бы кончилось хорошо, если б он вовремя разглядел в конце горы трамплинчик и успел бы присесть.

Хирург, к которому он пришёл с распухшей ладонью, удивился, где так славно он вышиб палец. «На горке!» – счастливо объяснил Иван. Его радость немного померкла, когда он обнаружил на ладони жёсткую повязку.

– Ну что? – сказала Оля, со злорадством разглядывая травму. – Как с тобой ребёнка отпускать, если ты за собой усмотреть не можешь? Больше Макса не получишь!

Но Иван не расстраивался, потому что испокон веку в его дружбе с Олей присутствовал волшебный перевёртыш. Всякий раз, когда она насмехалась над ним, он слышал в её голосе жгучее одобрение.

И на этот раз Макс никуда от него не делся. Вдвоём они гуляли по бережку, Иван – с забинтованной рукой без перчатки, – и фантазировали о лете. Летом весь канал будет осыпан флажками яхт. Хотя, на что им виндсёрфинг? Вот растает лёд – они угонят из яхтклуба обыкновенную лодку… ну пусть не угонят, возьмут под залог…

Иван говорил и видел зелёную точку мая, растущую на глазах, как поезд.

– Это уже скоро, – обещал он. – А в августе, Макс, мы с тобой слетаем к Андрюхе, на остров Гозо. Он купил себе дачу, очень далеко от всех – от родителей, от друзей. И оправдывает себя тем, что все смогут летать к нему на море. Вот мы и полетим.

Полёт на Гозо Иван обещал и маме, изнывавшей без тепла и занятия. Но это летом, а до лета надо ещё дотянуть. Правда, в феврале Иван заметил, что в маминой скуке возник вектор. Как если бы она решила скучать в сторону весны. Он видел, как на волнах качает человека – из меланхолии в энтузиазм, от смирения к надеждам – и обратно. Этот плеск ему нравился. Иван ждал, что со временем мама ободрится окончательно, и был заинтригован, когда однажды утром окликнув маму, не получил ответа.

Из приоткрытой двери в её комнату светило и дуло. Он подошёл, толкнул рукой твёрдый лист дверной обложки и шагнул в солнечное содержание. Распахнутые окна маминой спальни сверкали, как морская вода, и разбрасывали по стенам солнечных зайцев. Ольги Николаевны не было – ни на кровати, ни у трюмо, ни в шкафу, куда Иван заглянул, желая проверить – не исчезли ли вместе с ней её вещи.

– Мама! – крикнул он, подбегая к окну – и сразу увидел её – во дворе без шапки, в распахнутом, по-школьному коротком, белом пальто и весенних полусапожках. Она стояла на шпильках среди жемчужного месива льда и беседовала с какой-то тепло одетой дамой.

– Мама! – окликнул он ещё раз, подавшись чуть ли не по пояс в окно.

Ольга Николаевна взглянула и помахала перчаткой.

– Иду! – аукнула она.

Через пару минут Иван открыл ей дверь.

– Какое безобразие! – сказала Ольга Николаевна, стряхивая на руки сына пальто. – От этих веществ, которыми они посыпают снег, у собак отравления! Они же всё это нюхают, лижут! Мне женщина рассказала, у её спаниэля вся кожа на лапах облезла.

Иван повесил пальто и прошёл за мамой на кухню.

– Нет, ты как хочешь! – сказала Ольга Николаевна, садясь к столу. – Дома должен быть или ребёнок или собака. – Как мы живём! Ни огонька. Всё затоптано. Какая-то пришибленная готовность страдать! Нет уж, теперь я за нас возьмусь! Когда впереди старость, – сказала она, – надо не плавать в мечтах, а разумно обходиться с тем, что есть. Я прикинула свои средства. Больше никаких профессиональных иллюзий! У нас и дома дела, ведь так?

– Да сколько угодно! – сдержав улыбку, сказал Иван.

– Первая задача такая: буду заряжать вас бодростью. Я даже задумала один подвиг. Не скажу какой. Но потрясающий. Ты будешь в восторге!

Иван попытал её немного, но без толку. Мама намертво держала интригу.

– Раз подвиг – это тебе надо скооперироваться с Костей, – заметил он, и больше не расспрашивал.

Перемены в мамином настроении не удивили Ивана. Ушли тёмные вечера, и Ольге Николаевне стало не в мочь дожидаться за вышивкой, когда время вынесет её на угол весны. Ей хотелось помочь движению планеты – подгрести, подтолкнуть.

Уже на следующий день, вернувшись из офиса, Иван с порога был огорошен новостью.

– Ты даже не знаешь, что я сделала! – воскликнула Ольга Николаевна, и её голос был, как слиток чистого звона! – Я поговорила с твоим отцом! Я сама ему позвонила! Ты ждал от меня такого?

Нет, разумеется, Иван не ждал. Он расстегнул куртку и остался стоять в коридоре, не смея перебить поток маминой радости.

– Я, наконец, поняла, кто он! – разгорячёно объясняла мама. – Он мой незадачливый родственник! Зануда, брюзга – но родственник, родственник! Удивительно – между нами не произошло никакого нравственного отдаления! И нам надо его жалеть, раз он наш. Ведь так?

Иван ошеломлённо молчал.

– Ну что ты встал! Раздевайся! Пошли, будем обедать! Хоть похвалил бы меня за мой героизм!

Поступок Ольги Николаевны произвёл на Ивана значительное впечатление. «Какое же это везенье, – думал он, – оказаться в связке с таким человеком, как мама!» С ней нельзя ничего поломать навек. Все шрамы вокруг неё заживают, срастаются любые трещины.

Весь вечер и ночью, на сон грядущий, Иван раздумывал – что из этого выйдет? Самый невероятный исход – если мама с отцом снова сойдутся. Тогда, чтоб не путаться под ногами, он уедет на дачу. Они вместе уедут, с бабушкой, с дедушкой, и останутся там навек. У них с дедушкой давно уж была такая мечта – поселиться на даче. Там они узнали бы настоящую глубокую осень и непроходимую зиму. Прожили бы их, слившись, укутавшись в их ветра и метели. Встретили бы великие потоки весны.