Мораль сей пьесы до того понравилась горожанам, что аплодисменты в парке долго не стихали. Малышня хлопала, сидя на плечах отцов, пес Мэр пару раз щелкнул зубами, кусая воздух. Большой ли город, Кора не знала, но почему-то чувствовала, что в этот вечер в парке собрались абсолютно все и все чего-то ждали. Чего именно, наконец стало понятно. На сцену по-хозяйски взошел крепко сбитый человек в светлых брюках и ярко-красном сюртуке. В каждом его движении сквозили сила и уверенность – Коре вспомнилось музейное чучело бурого медведя, замершего перед тем, как броситься на жертву. Ожидая тишины, человек терпеливо стоял на сцене, покручивая ус. Потом он заговорил громко и отчетливо, и с этого момента до Коры доносилось каждое сказанное слово.

Для начала он сказал, что его фамилия Джеймисон, хотя в толпе не было ни единой души, которая бы этого не знала.

– Каждую пятницу я открываю глаза в предвкушении, потому что знаю, что через несколько часов мы соберемся здесь, чтобы снова возрадоваться тому, чего достигли. А раньше, до того как нашим защитникам удалось обеспечить нам мирный сон, я глаз не мог сомкнуть!

С этими словами он показал на полсотни ражих одинаково одетых молодцов, выстроившихся сбоку от сцены. Они приветственно замахали и закивали в ответ, а публика разразилась восторженными воплями.

Джеймисон поддержал этот всплеск энтузиазма. На прошедшей неделе Господь даровал одному из наших защитников сына, а двое других отметили свои дни рождения.

– Сегодня нашего полку прибыло. Мы принимаем в свои ряды молодого человека, представителя одной из лучших фамилий в нашем городе. На этой неделе он уже участвовал в ночной операции. Ну, Ричард, выходи, пусть люди на тебя посмотрят.

На сцене переминался с ноги на ногу тощий рыжеволосый паренек. Как и его товарищи, он был в черных штанах и белой рубахе грубого полотна с воротом, слишком широким для его тощей шеи. Юноша что-то промямлил. Из слов Джеймисона Кора поняла, что на первых порах новобранец должен был принимать участие в обходах территории, изучая задачи своего подразделения.

– Но у тебя, сынок, дело сразу пошло на лад, так ведь?

Долговязый юнец судорожно кивнул. По возрасту и телосложению он походил на машиниста поезда, который привез Кору в Северную Каролину. Парню тоже пришлось взвалить на себя мужскую работу. Веснушчатая кожа у одного была много светлее, чем у другого, но в обоих чувствовалась какая-то болезненная пылкость. Они были словно братья-близнецы, которые, придя в этот мир в один день и час, волею судеб оказались по разные стороны баррикад.

– И не для каждого белого всадника первая же неделя заканчивается таким уловом! – провозгласил Джеймисон. – Давай, Ричард, не скромничай, пусть все увидят, кого ты поймал.

Двое молодцев швырнули на сцену всхлипывающую цветную девушку, по виду из домашней прислуги. Грубо обритая голова была втянута в плечи, рваная серая рубаха перепачкана кровью и грязью.

– Ричард обыскивал трюм парохода, отправлявшегося в Теннесси, и там нашел эту мерзавку по имени Луиза. Луиза, воспользовавшись неразберихой на плантации, где происходят перемены, улизнула оттуда и несколько месяцев скрывалась по лесам, надеясь, что ей удалось перехитрить нашу систему правосудия.

Луиза, корчившаяся на сцене, чуть подняла голову и тут же ее уронила. Залитые кровью глаза вряд ли были способны разбирать лица мучителей.

Джеймисон воздел сжатые в кулаки руки к небу, словно грозя там кому-то. Его врагом была ночь, догадалась Кора, ночная тьма и фантомы, которыми он ее населял. Под покровом тьмы, кричал он, цветные выродки посягают на жен и дочерей белых граждан. Эта тьма, коей несть конца и края, грозит поглотить ценности Юга, беззащитные, отданные ей на поругание.

Но на защиту этих ценностей встают белые всадники.

– Каждый из нас пожертвовал чем-то ради новой Северной Каролины, ради ее прав, – продолжал Джеймисон. – Ради отдельной нации, которую мы выковали, нации, независимой от вмешательства янки, незапятнанной представителями низшей расы. Нам удается обуздать черные орды, исправляя тем самым давнюю ошибку, допущенную на заре становления Америки. Некоторые, как наши братья в соседнем штате, до сих пор носятся с идеей развития черномазых. С куда бо́льшим успехом можно обучить арифметике осла! – С этими словами он наклонился и потрепал Луизу по обритой голове. – И когда эти выродки попадают в наши руки, уж мы-то знаем, что с ними делать.

Толпа расступилась, повинуясь привычному ритуалу. Белые всадники с Джеймисоном во главе потащили девушку к могучему дубу, возвышавшемуся в самом сердце парка. Еще днем Кора заприметила стоявший в сторонке помост на колесах – там прыгали-скакали дети. Теперь его установили под дубом. Джеймисон воззвал к добровольцам, и множество людей всех возрастов ринулись к помосту, облепив его слева и справа. Сверху на него поставили Луизу с накинутой на шею петлей. Белый всадник расторопным, отточенным многократными повторениями движением перебросил веревку через толстый сук.

Одного из добровольцев, вызвавшихся выталкивать помост из-под ног Луизы, изгнали из рядов – оказывается, во время пятничного действа на прошлой неделе он это уже делал. Освободившееся место мигом же заняла подсуетившаяся молоденькая брюнетка в розовом платье в горошек.

Когда Луизу должны были вздернуть, Кора успела отвернуться. Она отползла в дальний угол закутка, своей новой западни. Последующие несколько месяцев, если ночная духота позволит уснуть, она будет спать только в этом углу, самом дальнем от парка, потому что другого способа спрятаться как можно дальше от биения омерзительного пульса города у нее не будет.

Толпа смолкла. В тишине раздался голос Джеймисона, отдающего приказ.

Чтобы объяснить, почему они с женой держат Кору взаперти на чердаке, Мартину пришлось начать издалека. Все, как всегда на Юге, началось с хлопка. Безжалостная машина по сбору хлопка требовала топлива – африканских рабов. Корабли бороздили океан и привозили чернокожих, чтобы было кому работать на полях и производить на свет новых рабов.

Поршни этой машины ходили не зная устали: чем больше рабов – тем больше хлопка, чем больше хлопка – тем больше денег, чтобы купить еще больше земли и выращивать на ней еще больше хлопка. Даже с прекращением работорговли, когда на смену одному поколению пришло другое, статистика оставалась угрожающей: сплошные черномазые. В Северной Каролине белого населения было в два раза больше, чем цветного, но в Луизиане и Джорджии и тех, и других было поровну. А по соседству, в Южной Каролине, черных оказалось больше аж на сто тысяч. И представить себе, что последует, если раб сбросит оковы и начнет мстить, было несложно.

В Джорджии, Кентукки, Южной Америке, на Карибах черные невольники затевали непродолжительные, но достаточно серьезные столкновения с хозяевами. Прежде чем восстание в Саутгемптоне было подавлено, жертвами Тернера и его ребят стали шестьдесят пять человек, среди которых были женщины и дети. За это белые отряды самообороны и патрульщики линчевали чуть ли не втрое больше народу, среди которых были заговорщики, сочувствующие и просто попавшие под горячую руку, чтоб неповадно было. Чтобы все всё поняли. Но статистика от этого не поменялась, а цифры вещь упрямая, убеждению не поддающаяся.