Никто перебрался в кузов. Весь потолок и стенки фургончика были испещрены наклейками с надписями и рисунками и исписаны толстым маркером. И все было забрызгано какими-то темными расползающимися подтеками, похожими на раковые метастазы.

Последний из этой троицы – Зиллах – лежал на низком диванчике в таких же темных подтеках. Он действительно был красавчиком, с нежным и тонким лицом андрогина. Его длинные волосы были собраны в хвост и подвязаны красным шелковым шарфом. Несколько прядей выбились из-под шарфа и упали ему на глаза – ярко-зеленые, как плоды зрелого лайма. Его черная куртка была ему велика, и от этого его тонкие бледные руки казались совсем уж хрупкими. У него были длинные ногти, заостренные и покрытые черным блестящим лаком. Никто спрятал руки, чтобы скрыть свой облупившийся маникюр.

Кожа у Зиллаха была такой светлой, что сквозь нее просвечивала тонкая паутина вен. Никто представил свои собственные вены, по которым сейчас текла кровь, смешанная с героином. Потом он оторвал взгляд от рук Зиллаха и посмотрел ему в глаза. Ему показалось, что он падает с большой высоты в зеленое море.

– Привет, – сказал Зиллах. Голос был мягкий, слегка хрипловатый и чуть насмешливый. Зиллах, безусловно, привык к чужим восхищенным взглядам; он знал, что он очень красивый.

– Привет. – Голос Никто слегка дрожал. Зиллах закурил крошечную трубку из черного дерева и передал ее Никто. В трубке дымилось что-то темное и липкое.

Никто затянулся. Вкус был сладким и незнакомым. Как будто куришь ладан.

– Что это? – Он задохнулся, стараясь удержать дым в легких.

Зиллах улыбнулся недоброй улыбкой:

– Опиум.

Два новых наркотика за последние два часа. Никто подумал, что ему начинает нравиться путешествовать автостопом. Он еще раз затянулся. Он чувствовал на себе пристальный взгляд Зиллаха – взгляд, обжигающий зеленым огнем. Но когда Никто поднял глаза, его взгляд наткнулся на рот Зиллаха: губы слегка приоткрыты, розовый кончик языка прикушен острыми зубами. А потом Зиллах обнял Никто и притянул его к себе. У Никто было странное чувство, что Зиллах хочет не поцеловать его, а проглотить.

– Ты красивый, – сказал Зиллах, прерывая их долгий поцелуй.

– Ты тоже, – ответил Никто, и его сердце сжалось. Может быть, только теперь он прочувствовал до конца, как далеко он уехал от дома. И это было ТАК хорошо.

– Ты очаровательный.

– Очаруй меня, – прошептал Никто, а потом Зиллах вновь впился губами в его губы. Никто запустил руки Зиллаху под куртку, под рубашку. Когда его пальцы наткнулись на кольца в сосках у Зиллаха, он на мгновение замер – эти ребята были явно покруче его школьных приятелей. И это тоже было хорошо.

Никто почувствовал зубы Зиллаха у себя на шее. Зиллах укусил его сильно, до боли, но в последний момент все-таки передумал и слегка отстранился – за миг до того, как прокусить кожу до крови. Никто уже занимался сексом с совершенно незнакомыми парнями – в их компании это считалось таким же стильным, как и бисексуальность, – но у него никогда в жизни не было такого красивого любовника, как Зиллах.

Спереди донесся взрыв громкого смеха. Зиллах что-то шептал на ухо Никто. Никто не разбирал слов, но голос Зиллаха был мягким, как взбитые сливки, а сам Никто был расслаблен из-за наркотиков, перемешавшихся у него в крови. Он чувствовал, как его тело тяжелеет и наливается теплом. Он лег на диванчик. Он не знал, что Зиллах хочет с ним сделать, но ему было уже все равно.

Потом он смог вспомнить только то, как попытался поднять руки, чтобы оттолкнуть голову Зиллаха от своей груди, потому что Зиллах очень больно кусал его за сосок. Но руки не слушались. Он вообще не мог пошевелиться. Он просто лежал и пробовал наслаждаться болью. Это было совсем нетрудно. Он это делал уже не раз.

– Наверное, мы тебя довезем до Потерянной Мили, – сказал Твиг, пытаясь сфокусировать взгляд на лице Никто. – Мы сами едем в Новый Орлеан. Повидать нашего старого Друга.

Новый Орлеан! Никто очень понравилось это название. Раньше он никогда не задумывался о том, что на свете есть столько мест, куда можно поехать. Можно всю жизнь переезжать с места на место и набирать свежие впечатления, не успевая соскучиться. Похоже, Зиллах и его друзья именно так и жили. Кучи одежды, запасы спиртного и тяжелый запах внутри вагончика говорили о том, что эти ребята живут прямо у себя в машине. Это было прикольно. Странный запах вовсе не беспокоил Никто, а сама мысль о том, чтобы жить «на колесах», казалась ему привлекательной и заманчивой.

– А кто он, ваш друг? – спросил Никто, но Твиг не ответил, а Молоха пробормотал только: «Крисси», дожевал свое шоколадное пирожное и запил его земляничным вином. Никто повернулся к Зиллаху, чтобы расспросить его про Новый Орлеан, но Зиллах не дал ему произнести ни слова. Он тут же склонился к нему и поцеловал в губы, игриво раздвинув их языком.

Никто пребывал в полуобморочном состоянии, в какой-то непреходящей эйфории. За последнее время он принял столько наркотиков, сколько не принимал за всю жизнь. Он был не то чтобы одурманен до полной отключки, но и не сильно под кайфом; просто он постоянно куда-то уплывал. Невьебенно, сказал бы Джек в той, другой, жизни. Не самый могучий приход, но все равно невъебенно.

Зиллах сразу же завладел Никто. Никто это слегка пугало и в то же время возбуждало. У него еще не было такого любовника, как Зиллах: грубого, жадного и умелого. В волосах у Зиллаха было несколько ярких прядей, красная, зеленая и золотая – Зиллах сказал, что он покрасился так специально для карнавала на Марди-Гра в Новом Орлеане, – и он щекотал этими прядями голый живот Никто, водил ими ему по бедрам. Молоха и Твиг пару минут понаблюдали за ними, потом рассмеялись и открыли очередную бутылку вина.

Через час – время было чуть за полночь – Твиг задремал за рулем, и Молоха едва успел выправить фургон, чтобы не врезаться в оградительный щит на обочине. Они остановились посреди чистого поля где-то на юге Виргинии или даже уже в Северной Каролине.

Никто сел и протер запотевшее стекло рукавом плаща. Насколько хватал глаз – чахлые заросли табака. Стекло под рукой было холодным, почти ледяным. Никто прислонился к окну щекой и только тогда понял, что у него горит лицо. И не только лицо, а все тело.

А потом у него скрутило живот, и Никто бросился к двери.

– Да блюй прямо на пол, – сказал Молоха, но Никто все-таки вывалился из фургончика, и его стошнило на мерзлую землю, усыпанную сухими табачными листьями. Никто закашлялся, когда ему в нос ударил запах его собственной рвоты. Жареная курица, земляничное вино и желчь. Он смутно осознавал, что Зиллах обнимает его за плечи и ласково убирает волосы с его пылающего лица.

Потом Зиллах склонился к губам Никто и слизал с них горькую слюну. Потом осторожно раздвинул их языком и поцеловал Никто взасос.

– Я люблю тебя, – сказал Никто Зиллаху и поначалу и сам не понял, что именно он сказал. А Зиллах лишь посмотрел на него своими сияющими зелеными глазами, и Никто показалось, что в них были искорки смеха.