Я глубоко вдохнула.

— Знаете, я могу стоять здесь до вечера и рассуждать о писательском мастерстве, но вы знаете лучше меня, что каждая история индивидуальна. Нет универсальной формулы — мы все это слышали, не так ли? Какая может быть формула для написания любовного романа? Люди постоянно задают этот вопрос.

Они ждали продолжения.

— Однако формула есть, только совсем не та, о которой думают люди. Формула — творческий потенциал писателя.

— Точно, — выкрикнул кто-то.

— Плюс преданность делу и целеустремленность.

Господи, я шла тропой Флейшмана. Но ведь срабатывало. Слушательницы кивали. В задних рядах кто-то даже захлопал.

— Плюс время. Вы понимаете, время, которое кто-то из вас выкраивает рано утром, до того, как дети уйдут в школу. Или поздно вечером, когда дети уже спят.

К концу часа вопросов и ответов, выложив практически все постулаты Флейшмана, я целиком и полностью завоевала их доверие. Они превратились в паству, я — в проповедника, из уст которого они внимали истине. Когда я сходила с трибуны, мне хлопали, улыбались. Несколько женщин подошли, чтобы поговорить.

Пожилая дама с короткими седыми волосами пожала мне руку.

— Это вас вырвало в самолете?

Пришлось признать, что меня.

— Воздушная болезнь.

— Дай вам Бог здоровья, — сказала другая женщина. — И полет был долгим.

«Он кажется особенно долгим после того, как ты забрызгиваешь завтраком соседку по ряду», — могла сказать я им.

— А потом вы смогли прийти сюда и произнесли такую чудесную речь!

«Чудесную речь»! От чувства благодарности я чуть не зарыдала. Писательницы, которые собрались вокруг меня, кивали и улыбались, я буквально купалась в волнах их любви.

Я покидала конференц-зал (тот самый, куда сорока минутами раньше вошла с энтузиазмом смертника, ступившему на последнюю милю[54]) с ощущением, что выросла до десяти футов. Новые туфельки, до этого крайне неудобные, несли меня как по воздуху. Парила и моя душа. Все-таки я не провалилась!

Барбара Симмонс, организатор конференции, которую, я поняла это по прибытии, разочаровало отсутствие Риты, выловила меня в вестибюле отеля.

— Дженнифер, я слышала, вы отлично выступили.

Я скромно потупилась:

— Вообще-то…

— Вашу речь приняли на ура.

К нам подошел мужчина. Ростом за шесть футов, он возвышался над всеми, кто находился рядом. С песочными волосами, в роскошном сером костюме и синем галстуке на голубой рубашке (рубашка и глаза цветом не отличались). Улыбнувшись, сверкнул идеальными зубами.

— Кто это? — спросил он.

Голос показался мне уж очень знакомым.

— Дженнифер Эббот.

Голубые глаза широко раскрылись.

— Ребекка?

Господи! Разумеется, я слышала этот голос. Дэн Уитерби. И он действительно выглядел как звезда мыльной оперы.

Колени у меня подогнулись. «Святой Иисус, я обедаю с таким красавцем?»

Никогда раньше я так не радовалась тому, что у меня новенькое нижнее белье.

День пролетел при полном ощущении, что я в летнем лагере. Я переходила с одного мероприятия на другое: встречи, ленч, снова встречи, на одной из которых редакторы разных издательств сидели рядком, отвечая на вопросы писателей. Если не считать шпильки Элисон Руни, которая предупредила, что рядом со мной находиться опасно, все прошло очень хорошо.

Андреа меня, конечно, накрутила. К авторам она относилась настороженно (впрочем, и к неавторам — тоже), вот и мне советовала держать дистанцию. «На этих конференциях в туалет не дадут зайти спокойно. Обязательно рядом окажется кто-то из авторш и начнет совать рукопись под дверцу кабинки».

Но, честно говоря, я побывала в туалете пять раз (нервы) и под дверцу мне никто ничего не подсовывал. Авторша заговорила со мной только раз, у зеркала, предложила свои духи. «Графиню». Эта марка была на конференции в ходу.

И мне даже начал нравиться этот аромат.

Однако весь день у меня жгло живот. Разумеется, ни авторы, ни куриные грудки, которые подавали на ленч, не имели к этому никакого отношения. Причина была в другом: моем вечернем выходе в свет с Дэном Уитерби. Я буквально отсчитывала часы и минуты.

Семь часов.

Пять с половиной часов…

Теперь, когда я знала, как он выглядит, он постоянно попадал в поле моего зрения. Впрочем, при его росте иначе и быть не могло. Он возвышался надо всеми. Плюс светлые волосы (крашеные или выбеленные солнцем? Трудно сказать). И эта улыбка… зубы были такими белыми, что иной раз сверкали под флуоресцентными лампами. Во время ленча он сидел за соседним столиком, и иногда я слышала хрипловатый сексуальный смех, который вызывал мысли, не имевшие ничего общего с издательским бизнесом.

Четыре часа и сорок пять минут.

Пожалуй, единственным неприятным Моментом второй половины дня стало общение на том же ленче с Синтией Шмидт, любимой авторшей Касси. За столиком сидели и другие авторши «Кэндллайт», но Синтия просто прилепилась ко мне.

— Вчера вечером я приехала на машине из Медфорда, — сообщила она мне. — Мой номер рядом с вашим.

Меня это несколько удивило. Я не подозревала, что за моим номером установлено наблюдение.

— Как вы узнали?

— Я вызвалась помочь организационному комитету в доставке подарочного набора в ваш номер.

Все приглашенные на конференцию редакторы и агенты получили пакет, набитый книгами орегонских авторов и различными материалами рекламных туров: буклетами, ручками, блокнотами — с логотипами их сайтов, и, что мне понравилось больше всего, шоколадным батончиком с фотоснимком последней книги одного из авторов на обертке. Я намеревалась отвезти этот набор Флейшману. Не сомневалась, что от радости он подпрыгнет до потолка.

— Вы все так много сделали. — Я надеялась втянуть в разговор кого-нибудь еще. — Впервые в жизни я чувствую себя VIP-персоной.

— Это нормально. — Синтия растянула губы в улыбке. — Касси сказала, что это ваша первая конференция.

— Да, — призналась я, делая вид, что не замечаю ледяных ноток в ее голосе.

— Ну, я подумала, что она поступила очень благородно, позволив вам поехать вместо Риты.

Я потеряла дар речи. Позволив мне поехать? Вот так Касси пудрит мозги своим авторшам? Меня так и подмывало объяснить, что поездка Касси на конференцию никем и никогда не планировалась, а благородство Касси — плод ее воспаленного воображения.