– Но я не хочу, чтобы вы рисковали из-за меня своей репутацией, – возразила Шайна.

– О моей репутации не беспокойся, – ответила леди Саттон, вставая со стула. Она еще раз улыбнулась, накидывая на плечи плащ. – Ну, мне пора идти.

Шайна проводила гостью до двери, и леди Саттон на прощание нежно прижала ладонь к щеке Шайны.

– Мы вскоре увидимся.

Она поцеловала Шайну, взметнула буйной гривой огненных волос и исчезла за дверью, в туманной и слякотной лондонской ночи.

Застучали, удаляясь, колеса экипажа. Послушав немного их исчезающий, тающий звук, Шайна вернулась в дом. Прошла в гостиную и присела на стул – тот самый, на котором сидела леди Саттон.

Еще недавно она думала, что попала в ситуацию, хуже которой не бывает. Как бы не так! Еще как бывает! Йен оказался изгоем, паршивой овцой, и, выйдя за него замуж, она и сама стала такой же: неприкасаемой.

– Миледи? – Перед нею возник Йетс с серебряным подносом в руке. – На ваше имя пришло письмо.

– Благодарю вас, – ответила Шайна, протягивая руку к конверту. – Если еще кто-нибудь придет, – она имела в виду мужа, – скажите, что я уже легла.

Йетс молча поклонился.

Шайна поднялась наверх, в свою спальню, где неяркое пламя камина безуспешно боролось с темнотой и сыростью ночи, плотным плащом окутавшей Лондон.

По надписи на конверте Шайна поняла, что письмо – от Ребекки. Она вздохнула и сломала сургучную печать. Сердце ее бешено забилось, как только она развернула лист бумаги: первым словом, которое выхватили ее глаза, было «Габриель».

Шайна тут же, не читая, сложила исписанный лист. Ей не хотелось ничего знать о Габриеле. Ей не хотелось читать жалобы и извинения Ребекки. Ребекка лишилась своего жениха. Ничего! Бог даст, найдет другого! Что она может знать об истинном несчастье? Что она понимает в рухнувших надеждах? Помолвка расстроилась – тоже мне трагедия! А что бы сказала ее кузина по поводу брака с человеком, которого не любишь? С человеком, которого, как выясняется, ни один порядочный горожанин и на порог к себе не пустит? И что бы сказала Ребекка по поводу одиночества, когда ты чувствуешь себя узницей в собственном доме и знаешь, что никто не придет, не позвонит в дверной колокольчик? И только слуги – твои собеседники и слушатели, потому что тебя угораздило стать женой человека, повинного во многих смертях: в смерти юной девушки… ее нерожденного ребенка… ее отца… ее дяди…

Шайна выдвинула ящик туалетного столика и бросила в него письмо. Может быть, она и прочитает его, но после… после…

А может быть, не станет его читать никогда.

Ребекка, Габриель, Виргиния – все это осталось далеко позади, в прошлом. Зачем вспоминать его, зачем ворошить, зачем бередить старые раны?

И свежих хватает.

В висках запульсировала, забилась боль.

Она росла, ширилась, разливалась по всему телу.

Шайна позвонила горничной, разделась с ее помощью и забралась в огромную, холодную, пустую постель.

Три недели миновало с той ночи, когда леди Саттон навестила Шайну и открыла ей ужасную, горькую правду. Она приглашала навестить ее, повидаться со старыми друзьями, но Шайне нелегко было пойти на этот шаг. Да, они не стали бы обсуждать с нею поведение Йена, не стали бы ни в чем упрекать ее, но Шайна прекрасно понимала, в каком затруднении они оказались бы. Ведь как бы то ни было, никто из них не смог бы пригласить Шайну к себе в дом без мужа. И навестить ее в доме на Джермин-стрит тоже не смог бы…

Поначалу она сильно переживала из-за этого, постоянно думала об этом. В глазах света Йен был навсегда опозорен и имя его было проклято. Бесчестный, безжалостный убийца.

И лишь немногие могли догадаться, чем на деле обернулась для Йена месть родственников погибшей девушки.

Шайна вздохнула. Выйдя замуж за Йена, она приняла на себя его бесчестие. Стала, как и он, презираемой обществом, отвергнутой.

Шайна была очень признательна леди Саттон за попытку вернуть ее в привычный круг знакомств, но – увы! – это было так трудно, почти невозможно. Спасибо леди Саттон за ее добрые намерения – но не всегда такие намерения увенчиваются успехом, и ничего с этим не поделаешь!

И не только это беспокоило Шайну. Ее мучила невозможность поделиться с кем-нибудь своими тайнами. Все приходилось переживать внутри себя, и от этого она чувствовала себя совершенно опустошенной.

Днем Шайна пыталась отбросить свои тревоги и переживания, забыть о них. Но наступала ночь, и они набрасывались на нее с новой силой. День сменялся днем, и тревога все сильнее мучила Шайну. Наконец она стала опасаться за свой рассудок. Нет, так больше продолжаться не может. Она должна для начала поговорить с Йеном – пусть он знает, что ей все известно. А откуда известно – это она ему не скажет.

Не успела Шайна прийти к этому решению, как на пороге ее комнаты, словно по мановению волшебной палочки, возник Йен. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы заметить, как он сдал, постарел. Словно не два месяца прошло со дня их свадьбы, а несколько лет. Глубокие складки залегли у него на щеках. Глаза – припухшие, воспаленные – были прикрыты. В волосах, прежде таких темных, появилась седина, отчего они стали серыми, тусклыми. Волосы старика, а не молодого мужчины, которому нет еще и тридцати.

При появлении Йена Шайна встревожилась. Что привело мужа в ее спальню? Надо думать, что не желание еще раз попробовать себя на супружеском ложе – эти попытки, слава богу, с некоторого времени прекратились. Но тогда – что? Шайне хотелось надеяться, что Йен наконец смирился с судьбой, но она посмотрела в его глаза – напряженные, неестественно блестящие – и с неприязнью подумала, что он наглотался очередного зелья и станет сейчас испытывать его силу.

– Добрый вечер, мадам, – пробормотал он, снимая свой элегантный легкий плащ и пристраивая его на стуле так, чтобы не помять висевших на нем юбок Шайны.

– Милорд, – вежливо ответила она. – Вы ужинаете сегодня дома?

– Да, – к удивлению Шайны, ответил он.

Странно. Обычно ее супруг отправлялся в свой потайной Лондон задолго до ужина.

– Рада слышать это, – негромко сказала Шайна и поняла, что нельзя больше откладывать их объяснение. – Я хочу вам кое-что сказать.

– Что-нибудь действительно важное? – равнодушно спросил он, полагая, что речь пойдет о каких-нибудь домашних делах.

– Очень, – подтвердила Шайна.

Йен протянул руку и стал небрежно перебирать пальцами кружева юбки, висевшей на стуле рядом с ним. За последние недели в нем прорезались повадки денди. Шайна заметила перемены в муже, но не задавала ему вопросов. Его поведение мало волновало ее.

– Боюсь, что нам придется отложить разговор до более подходящего времени, дорогая, – сказал он. – Нам нужно подготовиться: к ужину у нас будет гость.