Да, порою он говорил вещи, которые, казалось, не соответствовали его же словам в ответ на другие проблемы другого времени. Но те, кто обвиняют Черчилля в политической непоследовательности, недооценивают глубину и тонкость его политической мысли. На мой взгляд, у Черчилля была четкая политическая идентичность и неизменный набор принципов.

Он был и реакционером, и либералом, потому что по своей сущности являлся викторианским вигом – авантюристом. Он верил в величие Британии, в империю, в необходимость сохранения тех порядков страны, при которых он вырос. Он также верил в науку, технический прогресс и в то, что правительство может и обязано вмешиваться, чтобы улучшить условия жизни людей.

Прежде всего он верил во взаимосвязь этих двух целей – поддержки Британской империи, ее защиты и содействия благополучию людей, как и в то, что достижение второй цели будет немало способствовать первой. В этом был смысл его либерального консерватизма.

Подумайте, какую жизнь он мог увидеть, когда гулял той ночью по зимнему Манчестеру. В 1902 г. он прочитал труд Сибома Раунтри об участи бедных в Йорке и сказал, что у него «волосы встали дыбом». Стремительный рост численности населения означал, что в 1906 г. нищета манчестерских трущоб была еще страшнее.

Он и Марш видели дома без проточной воды и канализационных систем, где семьи жили по десять человек в комнате. Здесь шанс новорожденного прожить год не превосходил одного к четырем. В этих трущобах Черчилль увидел людей, которые не просто были сравнительно бедны (и претерпевали нужду в нашем понимании этого слова), а бедны абсолютно: сокрушительно, мучительно, безнадежно. Они были лишены целых категорий вещей, которые нами считаются разумеющимися.

Сибом Раунтри очень строго определил, кого надо считать бедным. Вы будете бедняком, только если не можете позволить себе поездки на каком-либо транспорте и ходите пешком, чтобы навестить родственников или выбраться за город. Чтобы относиться к беднякам, у вас не должно быть средств для оплаты почтовых марок, для приобретения табака и какого-либо алкоголя, вы не можете покупать игрушки и конфеты для своих детей, у вас нет денег на покупку одежды, кроме самой необходимой. Вы считаетесь бедняком, если не в состоянии пропустить даже один день работы. Таковы были городские неимущие, когда Черчилль начинал свою политическую карьеру, – жившие в грязи и нищете, которые немыслимы сегодня. Они составляли 25 процентов населения.

Когда Черчилль сделал то замечание об их жизни, он выразил свое потрясение безмерностью пропасти между ними и собой. Он попытался, насколько это было возможно, поставить себя на их место.

У него были всевозможные причины заботиться об этих людях, желать помочь им. Некоторые из этих причин были эгоистичными, а другие, по видимости, нет. В том и состоит прелесть и загадка изучения мотивов любого политика, что необходимо решать, где идеализм, а где своекорыстие. И часто нам приходится заключить, что ответ состоит в их смешении.

Черчилль хотел как-то изменить положение бедных, потому что, как я говорил, он верил в Британию и в империю. Он видел, какие результаты давала немецкая система, основанная на паритете – сотрудничестве между хозяевами и рабочими. Подобно другим представителям британского правящего класса он видел растущую индустриальную мощь Германии. Он понимал, что, для того чтобы Британия в целом могла конкурировать, ее экономика нуждалась в подготовленной, здоровой и мотивированной рабочей силе.

Он сражался в Англо-бурской войне и знал, как в 1899 г. поражались офицеры в призывных пунктах, что 50 процентов добровольцев из числа рабочего класса не были годны к армейской службе – из-за болезней, перенесенных в детстве, или недоедания. А Черчилль хотел, чтобы армия была физически способна стоять на страже империи.

Более того, он хотел улучшить условия жизни бедняков в виде меры политической предосторожности, ведь он понимал, что, если нуждающихся будут и дальше так унижать, их терпение может лопнуть. Начало XX в. было тревожным периодом политической нестабильности. Число забастовок было огромным, многие из них сопровождались насилием и спорадическими столкновениями рабочих с полицией.

Ленин писал, что в 1910–1914 гг. Англия была охвачена революционным подъемом. Ленин был прав, а Черчилль являлся полной противоположностью революционера. Он видел, насколько шатким было положение меньшинства, к которому он принадлежал. «Это был мир немногих, – сказал он об обществе, в котором вырос, – и их было крайне мало». Или он мог бы выразиться так: «Никогда еще в истории социальных конфликтов не были столь немногие так сильно обязаны столь многим».

Он был радикален именно потому, что был консервативен. Он понимал вместе со всеми здравомыслящими тори, что единственный способ сохранить существующий порядок вещей – это изменить его или, как выразился Эдмунд Бёрк[56], «государство, неспособное видоизменяться, неспособно и сохраниться». Черчилль усвоил это. Он видел, что можно быть успешным и эффективным реакционером, только если стать либералом, причем более чем на чуточку. Как заявил Чарльз Мастерман: «Он стремился к такому положению вещей в Британии, когда милостивые высшие слои общества предоставляют блага добропорядочному и признательному рабочему классу». Что, кстати, и сегодня является неписаным принципом многих добросердечных столичных либералов.

Заключительная причина, по которой Черчилль поддерживал социальные реформы, состояла не в том, что они были в интересах экономики, армии, империи и, разумеется, самих бедных. Он поддерживал их, потому что они были в интересах Уинстона Леонарда Спенсера-Черчилля. С самого начала своей политической карьеры он занимался «триангуляцией» – искал центристскую позицию, которая обеспечила бы ему самую широкую поддержку. В 1902 г. он написал, что ответом на политические проблемы страны стало бы создание большой центристской партии, «одновременно свободной как от постыдного себялюбия и черствости консерватизма, так и от слепых аппетитов радикальных масс». Он заметил по другому случаю, что важно быть «консерватором умом, но либералом сердцем».

Вот как он воспринимал мир и как стремился позиционировать себя. Он представлял себя олицетворением коалиции, колоссом с широко расставленными ногами, стоящими по обеим сторонам входа в гавань. Он мечтал об этой роли с самого начала. Вторая мировая война позволила ему стать тем колоссом.

Было бы несправедливо по отношению к Черчиллю сказать, что он вращался вместе с ветром. Он выказывал бо́льшую последовательность, чем сама Консервативная партия. То, что он написал в знаменитом, но неотправленном письме Хью Сесилу от 1904 г. о своей ненависти к Консервативной партии, ее руководству и методам, было в значительной мере обусловлено отказом тори от принципов свободной торговли. А беспошлинная торговля была в то время крайне важна, чтобы городские бедняки могли купить продовольствие по низкой цене. Тори отказались от концепции «консервативной демократии», предложенной его отцом Рандольфом, которая подразумевала образование коалиции между богатыми классами и трудящимся населением.