— Погодите, — прошептал я.

Фриц, Крамли и Генри обернулись ко мне. Грей поднял свои белоснежные брови.

— Да-а. — Он сделал из этого слова два долгих слога. — Ну?

— Гробница? Фамильный склеп? На портике должно быть имя. Имя, высеченное в мраморе?

Грей просматривал карточки, мы ждали.

— Раттиган, — сказал он.

— Вы уверены?

— За всю…

— Да, знаю! Повторите имя! Мы все затаили дыхание.

— Раттиган. — Холодный голос служащего исходил изо рта, похожего на стальной капкан.

Мы выдохнули. Наконец я сказал:

— Они не могут все находиться в одном этом склепе.

Грей закрыл глаза.

— За…

— Знаю, знаю, — быстро проговорил я. И уставился на своих друзей.

— Вы думаете о том же, о чем и я?

— Господи Иисусе, — пробормотал Крамли. — Черт возьми. Не покажете ли, как пройти к гробнице Раттиган?

Грей нацарапал в блокноте карту.

— Найти проще простого. Перед гробницей свежие цветы. Дверь открыта. Завтра состоится заупокойная служба.

— Кого хоронят?

Мы ждали с закрытыми глазами, угадывая ответ.

— Раттиган. — Грей слегка заулыбался. — Некую Констанцию Раттиган.

С неба лились такие потоки, что кладбища не было видно. Взбираясь в небольшом электромобильчике по склону, мы различали только памятники по сторонам дороги. Тропа впереди была скрыта ливнем. На коленях у меня лежала карта, помеченная стрелкой, с названием участка. Мы остановились.

— Это здесь, — сказал Крамли. — Сады Азалий? Шестнадцатый участок. Неопалладианское сооружение.

Завесу дождя отдуло ветром, и в свете молнии мы увидели изящную гробницу с палладианскими колоннами[122]по обе стороны высокой металлической двери, которая стояла нараспашку.

— Если захочет на выход, — сказал Генри, — она вышла. Или пригласит народ войти. Раттиган!

Дождь приостановился, отодвинулся под напором ветра, склеп ждал, пока по границам кладбища прокатывался гром. Открытая дверь тряслась.

Крамли заговорил себе под нос:

— Господи Иисусе! Констанция хоронила себя. Имя за именем. Год за годом. Покончив с одной работой, одним лицом, одной маской, она брала внаем могилу и упрятывала себя туда. А теперь, чтобы, возможно, получить работу у Фрица, она заново убивает все свои прежние «я». Не ходи туда, Уилли.

— Она сейчас там, — сказал я.

— Вот хренотень, — буркнул Крамли. — Чертова интуиция?

— Нет. — Я содрогнулся. — Чертово подозрение. Ее нужно спасать. — Я выбрался из машины.

— Она мертва!

— Все равно я ее спасу!

— Черта с два! Ты арестован! Полезай назад!

— Ты, конечно, представитель закона, но ты мой друг.

Меня залили холодные струи.

— Да пропади все пропадом! Давай! Беги, придурок! Мы внизу подождем. Чтоб меня разорвало, если я останусь здесь наблюдать, как из чертовой двери вылетит твоя оторванная башка. Ищи нас внизу! Будь ты проклят!

— Подожди! — крикнул Фриц.

— Черта с два!

Фриц кинул небольшую фляжку, она попала мне в грудь.

Пока я, дрожа под ливнем от холода, смотрел на Фрица, Крамли с руганью вылез из машины. Мы стояли среди обширного похоронного поля, с открытыми железными воротами и открытой дверью склепа; дождь грозил вымыть из земли гробы. Я закрыл глаза и выпил водку.

— Готов, нет ли, — произнес я. — Пора.

— Проклятье, — буркнул Крамли.

Ночь была темная, грозовая.

Боже, подумал я, опять?

Топот. Крик. Молния, гром, ночь, несколько суток тому.

И вот, боже, все повторяется!

Хляби небесные разверзлись, дождь стоял во тьме стеной, рядом со мной была холодная гробница, а там, глубоко во мраке, — кто-то безумный, а может быть, и мертвый.

Стоп, сказал я себе.

Прикосновение.

Скрипнули внешние ворота. Взвизгнула внутренняя дверь.

Мы стояли в дверном проеме мраморной гробницы; солнце скрылось безвозвратно, дождь зарядил навечно.

Было темно, только мерцали на дверном сквозняке три голубые вотивные свечечки.[123]

Мы глядели на саркофаг, расположенный справа внизу.

На нем значилось имя Холли. Но крышка отсутствовала и внутри было пусто, если не считать слоя пыли.

Мы посмотрели на следующую по высоте полку.

Снаружи, под дождем, сверкнула молния. Заворчал гром.

На следующей полке было высечено в мраморе имя Молли. Но и в этом саркофаге зияло пустое нутро.

Дверь у нас за спиной заливало дождем, а мы тем временем перевели взгляд на верхнюю и соседнюю с ней полки с мраморными вместилищами. Увидели имена Эмили и Полли. Один саркофаг точно был пуст. Дрожа всем телом, я потянулся к верхнему саркофагу. Мои пальцы не нащупали ничего, кроме воздуха.

Холли, Полли, Молли и Эмили, но вспышки молнии не явили нам ни одного тела, никаких останков.

Глядя вверх, на последнее вместилище, я встал на цыпочки, но тут где-то вдалеке раздался чуть слышный вздох и вроде бы плач.

Я отдернул руку и посмотрел на Крамли. Он поднял глаза на последний саркофаг и наконец произнес:

— Все в твоих руках, стажер.

Наверху, во мраке, кто-то еще раз вздохнул и замолк.

— Ну ладно, — сказал Крамли, — все на выход.

Все отступили наружу, под шелестящий дождь. Крамли оглянулся в дверях на свое безумное чадо, протянул мне фонарик, кивнул на прощанье и скрылся.

Я остался один.

Отступил. Уронил фонарик. Ноги подо мной подламывались. Чтобы его нашарить, понадобилась целая вечность; сердце колотилось в унисон с трясущимся лучом.

— Ты, — прошептал я, — там.

Господи, что значили эти слова?

— Это я, — сказал я тихо.