Беседа продолжалась больше двух часов, и, когда Аттик с Септимием наконец вышли из комнаты, солнце уже опустилось за горизонт. Они молча шли к «Аквиле», измученные длительным обсуждением. У Аттика не было возможности самому задать интересующие его вопросы, в частности о предполагаемых сроках постройки флота, хотя главный кораблестроитель и его помощники явно не теряли времени зря. Но одно дело, подумал он, проекты и планы, а совсем другое — претворение их в жизнь и строительство корабля.

* * *

Следующим утром Аттик, как всегда, проснулся еще до рассвета. Накинув легкую тунику, он вышел на палубу. Было свежо, но утренний ветерок обещал не холод, а теплую весеннюю погоду. На востоке всходило солнце. У торговых причалов за каструмом уже царило оживление — предрассветная полутьма позволяла судам пришвартоваться и начать разгрузку, и до Аттика доносились приглушенные команды. Капитан «Аквилы» приказал одному из матросов принести еды и устроился на кормовой палубе, чтобы позавтракать. Через полчаса после восхода солнца к нему присоединился Септимий, и они снова отправились к Лентулу.

Главный кораблестроитель упаковывал свои наброски и списки необходимых материалов в заплечный мешок. Он проводил офицеров на готовившееся к отплытию судно, объяснив, что они направляются в прибрежный поселок Фьюмичино, расположенный в двух милях севернее Остии в устье небольшой реки, давшей городу имя. Судно отчалило, как только они ступили на палубу, и миновало «Аквилу» — единственную из галер, остававшуюся у причала. Вести о появлении в южных морях карфагенского флота быстро распространились по Остии и Риму, и торговцы усиленно просили дополнительную охрану — благодаря слухам опасность, таившаяся за горизонтом, многократно преувеличивалась. Сенат без промедления согласился, опасаясь паники, которая может отпугнуть торговые суда, и поэтому весь флот Остии вышел в море.

Судно без помех покинуло бухту — в этот ранний час фарватер был еще свободен. Лентул расспрашивал Аттика, пытаясь выяснить подробности конструкции карфагенских галер. У главного кораблестроителя и его помощников, не спавших почти всю ночь, появились новые вопросы. Капитан рассказывал, что знал. Они еще оживленно беседовали, когда показался Фьюмичино.

Прибрежный поселок оказался маленьким и ничем непримечательным — рыбацкая деревушка, жизнь в которой не менялась на протяжении многих поколений. Близость к столице могущественной республики была почти незаметна, потому что торговые пути, морские и сухопутные, просто огибали деревню, этот крошечный островок посреди стремительного потока цивилизации. На север и юг от деревни тянулись широкие плоские пляжи с необычным черным песком, цвет которого объяснялся высоким содержанием железистых отложений на побережье. К северу от устья реки у самого берега стояли два больших торговых судна. Примерно в полумиле от берега Аттик насчитал еще четыре.

Когда они поравнялись с торговым судном, Аттик заметил оживление на борту и вокруг слегка накренившихся торговых судов: их широкие, почти плоские кили лежали на плотном песке. С судов разгружали древесину: дубовые и сосновые бревна гигантских размеров, которые складывали на ожидавшие рядом телеги и отвозили за верхнюю границу прилива. Они пристали к берегу в пятидесяти ярдах позади торгового судна, и Лентул вместе со спутниками спрыгнул с высоты восьми футов в мелкую воду. Аттик обратил внимание, что под ногами у него твердый грунт — несмотря на прыжок с большой высоты, ноги не оставили следов на черном дне.

До высшей точки прилива оставалось около двух часов, и у кормы судов глубина воды уже превышала фут, так что рабы и экипажи торопились выгрузить оставшиеся бревна. Во время высокой воды судно всплывет, а увеличившаяся плавучесть пустого трюма поможет отчалить от берега. Затем освободившееся место займут четыре судна, ожидавшие на рейде.

На берегу бревна рассортировывали две бригады рабов, которыми руководили помощники Лентула. Одна бригада отделяла дубовые бревна от сосновых, а вторая распределяла их подлине, обхвату и возрасту. Другие подмастерья тщательно проверяли каждое бревно, выискивая признаки гниения или грибка и отбрасывая все подозрительные бревна, чтобы в дело пошел только первосортный материал. Молодые люди работали на удивление ловко и уверенно — вся их юность была посвящена обучению ремеслу.

Офицеры «Аквилы» вслед за Лентулом отправились в глубь берега и поднялись на вершину нанесенной ветром дюны в форме полумесяца, откуда открывался вид на прибрежную равнину. Септимий и Аттик замерли, пораженные открывшейся перед ними картиной. Прямо за линией дюн начинался настоящий город из палаток — конусы из белой парусины тянулись на целую милю к северу от рыбацкой деревни. Между палатками деловито сновали люди, и многие держали в руках инструменты, указывавшие на их профессию: столяры, скобяных дел мастера, корабельные плотники и так далее. Интересно, подумал Аттик, неужели все это появилось за сорок восемь часов? Всего через два дня после того, как сенат официально объявил о строительстве флота? Работы шли с невероятной скоростью, и для такого упорядоченного общества, как римское, организация снабжения не представляла особой сложности. Впервые за все время Аттик почувствовал уверенность, что поставленная задача будет выполнена.

Ганнибал Гиско наблюдал за действиями римлян с возвышенности у города Макелла, куда он прибыл из Панорма два дня назад, преодолев двадцать миль за один переход. Адмирал стал свидетелем последних атак на обоз римлян, завершавший многодневный марш. Сами засады не отличались особой эффективностью, поскольку принятые римлянами меры по организации обороны гасили атаки конницы. Тем не менее, когда всадники отступили, укрывшись среди окрестных холмов, Гиско с удовлетворением отметил нанесенный обозу урон: тут павший вол, там горящая телега. Возобновив движение, римляне оставили после себя дымящуюся груду сгоревших припасов — всего лишь капля крови раненого зверя, но Гиско не сомневался, что с учетом нападений в предшествующие дни нанесенная рана была глубокой.

Рядом с адмиралом на вершине холма стоял Гамилькар. Их вынужденное перемирие со временем превратилось в тактический союз. Гиско, адмирал и моряк по натуре, полагался на сухопутный опыт Гамилькара и научился доверять мнению молодого человека. Кроме того, Гиско был не прочь извлечь пользу из дружбы с наследником семьи Барка, древнего рода, который вел свое происхождение от легендарной основательницы Карфагена царицы Дидоны. Клан Барка имел постоянное место в Совете, которое в настоящее время занимал отец Гамилькара, а сам молодой человек часто упоминал о близких отношениях с отцом — именно эти отношения и рассчитывал использовать Гиско в своих целях.

— Пленники сами идут в тюрьму, — улыбнулся Гамилькар, когда хвост колонны римлян исчез за прямоугольным частоколом.

Гиско позабавило такое сравнение. Очень точное. Гамилькар убедил Гиско снять осаду с города на равнине, утверждая, что теперь в этом нет необходимости. Пусть римляне войдут в Макеллу — цена, которую им придется заплатить за освобождение города, окажется гораздо выше, чем они предполагали.

* * *