– Ула, – гулко сказала Мац, подавая термос с горячим супом. – Тебе здесь не место.

– Но я не закончила экзамен! Так не честно, пусть Волкаш заново меня испытает!

– Не трынди, послушай. Ты здесь десятые сутки: раны затянулись, в голове прояснилось, глаза заблестели. Но партизанский отряд это грубая сила, а не хитрость и фокусы. Не ты для болот, а болота для тебя – худшее место.

Растерянность и отчаяние, от которых я избавлялась девять дней, прицепились опять, как те крючочки на кибердоспехах.

– Но мне некуда деваться, Баушка Мац. Волкаш… у меня больше никого нет. Ни одного знакомого на Кармине! Ну, куда я пойду?

– К эзерам, – сказал Волкаш.

– Что?.. Что?! Нет.

Термос, так и не открытый, покатился с моих коленей на пол. Поверить не могла, что они это всерьёз. Хуже, чем побираться в пустоши, было только сдаться насекомым. Мац теребила грузные, угловатые оловянные бусы тентаклем с нанизанными широкими браслетами. Её циклопическая бижутерия создавала образ древней ведьмы. Колдуньи, которая когда-то была богиней.

– Объясни ей на вашем, на октавиаре.

Я глядела на Волкаша из-под спутанных волос, по привычке искоса, стараясь не светить правой стороной лица, где шрамы сильней припухли. И не могла представить, каким таким волшебным аргументом атаман повернёт мой мир. Заставит по своей воле пойти к врагам. Нет и нет.

– Ты способна на большее, чем лазать по истуканам и давить брысок, Ула, – устало начал Волкаш, и мне показалось, он правда так думал. – Драить землярок, добывать лёд и шпынять Чпуха много ума не требует. Ты можешь принести настоящую пользу сопротивлению: стать нашим агентом у Хокс и Бритца.

– Я не умею шпионить! Да им же там не по одной сотне лет, меня раскусят, как только рот открою.

– Мы научим, что говорить, как держаться. Легенда уже готова. Да и язык ты вроде знаешь.

– Плохо знаю. Я испугаюсь и подведу! А если пытать будут? Волкаш, я не умею терпеть боль, я же вас всех с потрохами…

– «Я, я, я!», – передразнила Мац. – Раз уж ты такая одиночка, Ула, подумай хоть вот о чём: эзеры разрушили тебя. Да это же теперь дело чести – отомстить. Или нет у тебя гордости? Или чести не имут дочери шчеров? Отправляйся к эзерам. Они не убьют здоровую, ладную девчонку: Хокс нужны рабы, а Бритцу – стакан крови в день. Грейся у их огня. Ешь их харчи. Пей за их счёт. А когда подадим знак – захлопнешь ловушку! Что может быть слаще?

А я уж было успокоилась, что нашла здесь новый дом. Новых друзей. Мне ведь совсем немногого хотелось: лишь бы спать, не трясясь от холода, да знать, что назавтра с голоду не издохну.

– Да не планировала я мстить, Баушка Мац. Кому, этим чудищам? Легче с бурей поквитаться, чем с ними. Нет, я боюсь! Нет у меня ни чести, ни гордости. Есть только коротенькая жизнь, и та одна.

– Подумай пару дней, – терпеливо и необычайно мягко сказал Волкаш. – С твоей помощью мы не только выбьем эзеров с Кармина, но и прихлопнем двух маршалов одним махом.

– Нет! – я рыдала, размазывая пыль по шрамам, и протягивала руки к древней богине в оловянных бусах. – Я останусь с вами, горшки буду мыть, землярок вылизывать! Болото выпью, если прикажете, но не пойду к насекомым!

– Ладно. Ладно, ладно…  – забормотала Баушка Мац, узловатыми тентаклями отдирая мои пальцы от своих браслетов и юбок. – Иди, иди.

Разбитая, растрёпанная, еле ноги унесла из трейлера. Кинулась в свою землярку, нырнула в тряпьё, которое девятый день было мне постелью, и забилось в угол. Со стены напротив, как нарочно, глядело зеркало. И как только оно не треснуло, отражая меня изо дня в день? Ощипанные по плечи волосы и синие вены под шелушащейся зеленоватой кожей. Растресканные от долгой жажды губы. Воспалённые пылью глаза с лиловыми мешками и забитые пеплом ресницы. Острые кости на запястьях и ключицах, как у недельного покойника. Всё это ещё можно было вынести.

Но не шрамы. Четыре глубоких уродливых следа полосовали мне лицо: от левого виска наискось к правой челюсти. И через всю грудь к животу. На теле не такие страшные, но тоже болели будь здоров… Порезы были багровые, с рваными краями. Ни один хирург не взялся бы за пластику, да и поздно уже. Ткани под грубыми швами рубцевались. Повезло, что глаза остались целы. И нос прямой. Корка запёкшейся крови ещё не осыпалась с губ, и я не знала, сильно ли они изуродованы. Бровь порезало надвое. Но это было даже… красиво.

По крайней мере, я не боялась сексуального насилия. Слабое утешение для молодой девушки, но сильное подспорье во время войны. Я встала, чтобы накинуть тряпицу на зеркало, и вернулась в постель. Нельзя же начинать утро с такого отражения.

Инженер Пенелопа, богомол второй линьки, крутилась на барном стуле и рассматривала символы на футляре. Внутри прятался ключ от тайника с Тритеофреном. Футляр был небольшим тубусом с зеркальной поверхностью. Пиктограммы и цифры оборачивали тубус по спирали. Они поблёскивали от прикосновений, но больше ничего не происходило. Напарник Пенелопы, богомол Крус, вывел символы на большой экран в деревенской харчевне. Там теперь был кабинет рой-маршала.

Инженеры не облегчали задачу. Вопросы к шифру множились, как дрожжи:

– Смотри, Кай, если цифры – это координаты, то их слишком мало для двух и слишком много для одной, – сказала Пенелопа.

– Может, какие-то лишние? Или вот, например, напротив пчелы шестёрка, это может означать число ног?

– Ну, да, а у паука – четыре?

– Четыре… пары, – засмеялся Бритц, вынужденный признать, что и это всё ерунда.

Предположив, что числа – не координаты, а пароль, они касались их, набирая все известные даты из биографии Уитмаса Лау, из истории Урьюи и прочая, прочая. Потратили целый вечер, но футляр так и не открылся. Да ещё пиктограммы: ведь что-то же они значили!

– Мы прогнали фигуры по карминским справочникам, по шчерским летописям, группировали в нейросети, – отчитался Крус. – Нет в этом наборе знаков никакой логики.

– Серьёзно, через нейросети гоняли? – удивился Бритц. – Мы перемудриваем. Не может карминский шифр превосходить возможности наших машин. Мы что-то упускаем… Вот зачем это зеркало?

– В смысле? – нахохлился Крус. Рыжего инженера с вечной трёхдневной щетиной ещё не упрекали в перемудривании. Напротив, обычно ему хорошо за это платили.

– Ну, у нас зеркальный футляр из храма двуличной богини.

– Двуликой.

– Отставить женскую солидарность, Пенелопа, – отмахнулся Кайнорт. – Отразите ряды зеркально. По горизонтали и вертикали.