Культю прижгло действие наноживотных. Жизненно важные жидкости из нее не полились. И, поскольку Нэнси была членом Коммуны, а не обычным человеческим существом, она не чувствовала боли. Она осталась на ногах – на ноге, – так как смогла использовать щетку в качестве костыля.

Подобное развитие событий усложняло уборку оставшегося сена, и Нэнси не знала, как ей продолжать, чтобы уложиться в срок самым эффективным образом. К тому же теперь ей нужно было справиться и с дополнительной проблемой в виде двух дыр в полу и пятнадцатифутового провала, возникшего, когда проложенный Ариэль тоннель обвалился между точками ее входа и выхода.

Более того, Нэнси впервые заметила, что там, где она уже подмела утоптанный земляной пол, жесткие прутья щетки оставили неглубокие царапины, прочерченные в разных направлениях. Она не сможет считать работу законченной, пока все следы метлы не будут расположены одинаково.

Лошади бесновались. Нэнси мрачно уставилась на них, но им, конечно, было все равно. Они были, как множество иных животных, ошибкой природы этого мира: так легко пугались, ужасались, паниковали, неслись не разбирая дороги, как, к примеру, испуганные стада копытных или стаи леммингов, безмозглые булькающие индюшки или как перевозбужденные фанаты на рок-н-ролльных концертах, давящие друг друга в попытках пробраться поближе к сцене.

Рой в задней части сарая вел себя странно, вращался на месте, словно миниатюрный торнадо. Фоном жужжанию и шипению теперь служил другой звук, напоминающий скрежет стартера машины, которую хотят завести в очень холодное утро. Воронка облака все пыталась снова вернуться в форму девочки Ариэль, но, судя по всему, столкнулась с трудностями во время превращения.

Нэнси подумала, не может ли этот Строитель страдать чем-то вроде несварения. Ариэль была сотворена, чтобы использовать плоть, кровь, кости, хрящи, даже полупереваренную пищу в лошадях, а со временем и в других животных, чтобы создавать особые молекулы и строить из них новых Строителей своего вида. Ей не полагалось питаться частями крыши сарая или землей – либо, если уж на то пошло, ногами помощников, коммунитариев, которые не были Строителями и просто пытались эффективно привести в порядок пол сарая.

Воронка из роя наноживотных наконец собралась в подобие Ариэль, вот только эта Ариэль была низенькой и с двумя головами. Миг спустя она принялась яростно вибрировать.

Направляясь к начальной школе «Мериуитер Льюис», Салли Йорк вел свой черный «хаммер» точно так же, как управлял «Феррари-Тестаросса», с любовью к скорости и пижонству. Заснеженные улицы его не беспокоили, равно как и углы обочин, которые он иногда переезжал, разворачиваясь. Всякий раз, проезжая мимо телефонного столба, где висел политический плакат, не снятый по окончании последних выборов, Йорк салютовал ему грубым жестом и заявлял: «Брехня!»

Брюс Уокер, ехавший на переднем пассажирском сиденье, сменил пижаму, халат и тапочки на ту одежду Салли, которая ему подошла. В Мемориальный госпиталь он попал с подозрением на инфаркт, оказавшимся всего лишь подозрением. А юный Тревис Ахерн лег в клинику, чтобы сделать тесты на определение причины трех сильных приступов анафилактического шока, которые, как выяснилось, были аллергической реакцией на нечто в питьевой воде, возможно, даже на хлор. Когда стало ясно, что персонал больницы является не тем, кем когда-то был, и что ни одному пациенту не позволят уйти, всех убивают в подвале, Брюс и Тревис сбежали вместе.

Мама Тревиса, диетолог и шеф-повар, работала на кухне школы «Мериуитер Льюис». Она не звонила ему весь день, она не пришла его навестить. А она была ответственной. Она любила его. Мама обязательно позвонила бы, не случись с ней какой-то беды. Сбежав из госпиталя, Брюс и мальчик отправились в дом Ахернов, располагавшийся в районе, известном как Низовья, но никого там не нашли.

Отец мальчика бросил жену и сына так много лет назад, что Тревис его совершенно не помнил. Их семья состояла только из матери и сына, и они были близки, они были вдвоем против мира. Он обожал ее.

Брюс знал, что, если Грейс погибла, потеря не сломает парнишку. Тревиса ничто никогда не сломает. Он был еще так мал, однако Брюс уже видел в нем силу. Тревис будет горевать сильно и долго, но не согнется и не сломается, потому что он стойкий мальчик и его растила женщина с сильным характером.

Брюс молился, чтобы Грейс оказалась жива. Являясь вдовцом, он слишком много знал о горе. В ближайшем будущем этот город ждет великое горе, ежели хоть кто-то из них выживет, чтобы оплакать мертвых. Если Грейс где-то там, жива, он готов отдать ради ее спасения свою жизнь, коль потребуется подобная жертва, потому что хотел избавить мальчика от долгой печали по причине такой потери.

Тревис, занимавший место на заднем сиденье, сказал:

– Если ее не окажется в школе, где мы будем искать потом?

Салли ответил:

– В сложном расследовании вроде этого, которое проводится во время вторжения враждебных сил с Луны, или откуда там эти твари, забегание наперед не окупится. Что бы ни случилось потом, оно точно не будет из разряда того, что мы можем предугадать, они же пришельцы, в конце-то концов, а значит, думают не так, как мы, и не так, как кучка тонкошеих профессоров из «Лиги плюща»[26], специалистов по разрешению конфликтов. Так что играть в угадайку, пока она нас не выжмет досуха, будет отвратной тратой времени и сил. Мы станем мыслить позитивно и сделаем мир таким, каким хотим его видеть, то есть миром, где твоя мама в безопасности в «Мериуитер Льюис», где, возможно, травма немного задержала ее, ну а вообще, она просто прячется.

– Мне нравится то, что вы говорите, сэр, – ответил Тревис.

– Мне тоже нравится то, что я говорю. Знаешь этот вопрос, который всегда задают: если бы ты на год остался на необитаемом острове, какие три книги ты взял бы с собой? По правде говоря, мне было бы так интересно, что книги бы мне не понадобились. Даже рассказ не понадобился бы. Будь на том острове только я, моя память и мой язык, я бы подписался и на второй год.

– А вот и школа, – сказал Брюс.

Они проехали мимо, разглядывая здание. Все окна двухэтажной постройки были темными.

В конце квартала Салли повернул влево и направился к въезду на парковку, располагавшемуся через улицу.

Брюс заметил, что на въезде и выезде с парковки снег не тронут шинами. Второй въезд/выезд служил для параллельной улицы, располагался в дальнем конце школы, но Брюс подозревал, что и там снег окажется нетронутым. Все добрались домой до начала метели, а вечерняя смена уже заступила на работу.

Фонари парковки не горели, но Тревис сказал, что их никогда не включают на ночь, если только в школе не предполагается какого-нибудь мероприятия. Это была его школа, он учился в пятом классе, так что знал, о чем говорил.