Терещенко позвонил. Не знаю, что он говорил директорам, но бесплатный чай и бутерброды появились во всех ординаторских. Младший персонал тоже не забыли. Профсоюзных денег, правда, не хватило, и я выделил донат — незаметный для меня, но значимый для клиники. Раз в месяц сотрудники получали продовольственный заказ: мороженную курицу с лапами, палку копченой колбасы или килограмм полукопченой, пачку индийского чая и килограмм шоколадных конфет. Это за свои деньги. Градус зависти в клинике пополз вниз. Кое-кто еще роптал, вспоминая про доплаты в нашем отделении, но халява не безмерна. Большинство поняло.

Но вернемся к графику. После перекуса следовал второй обход, затем — перерыв на обед, во второй половине дня — третий и четвертый. На следующий день пациентов с неосложненным ДЦП выписывали. Таких набиралось не менее пяти, случалось и восемь. Мы увеличили прием. Для этого отвели дополнительные палаты, в которые ежедневно заселяли новых пациентов. Их поток регулировала специально выделенная регистратор. Она отвечала на телефонные звонки, формировала очередь и уведомляла родителей детей, когда их ждут в клинике. А где Маша, спросите вы? С наступлением учебного года пошла в школу, где сразила одноклассников фактом своего появления и заграничным прикидом. На прощание я подарил ей компьютер, благо в клинику специально для нас привезли новую машину. К ней прилагался принтер и факс. Все выделил Минздрав из своих фондов — не зря мы устроили фуршет. Получив подарок, Маша облилась слезами — к компьютеру она успела привыкнуть. (Как я ее понимаю!) Обладание ПЭВМ вознесло ее в школе на небывалую высоту. Только у нее одной был компьютер, и только Маша умела на нем работать. Классный руководитель заикнулась было, что неплохо передать технику в общественное пользование, но получила отлуп.

— Кто будет на ней работать? — спросила Маша. — Кто этому обучен? Кто заплатит за ремонт, если компьютер поломают? Это ведь дорогая вещь! К тому же подарок. Их не отдают.

Классная увяла. Эту историю рассказала Тома — она уволилась с прежней работы и теперь работала только в кооперативе. Ну, так есть за что: зарплата как у директора, плюс доступ к дефициту.

На обед мы с Викой ездим в ресторан — там для нас бронируют столик. Кормят вкусно. А всего-то поправил директору спину. Ездим на машине — она у меня, наконец-то, появилась. И какая! «Ауди 100», столь любимая белорусами и не только ими. Не убиваемая «баржа», оцинкованный кузов, прочная подвеска, бензиновый двигатель. Как раздобыл? Целая история. Как-то в середине дня регистратор отделения Леночка прибежала в ординаторскую:

— Михаил Иванович, там какой-то иностранец звонит. Вроде немец. Я их языка не знаю, он по-русски ни бум-бум. Только: «герр Мурашко, да герр Мурашко». Вроде вас спрашивает. Я попросила подождать и пришла за вами.

— Как попросила? — уточнил я.

— Айн момент!

Я засмеялся, прошел в комнату Леночки, где взял лежащую на столе трубку.

— Ich bin am Telefon[28], — сказал в микрофон. Дальнейший разговор перескажу по-русски.

— Герр Мурашко? — уточнил невидимый собеседник.

— Яволь.

— Меня зовут Шмидт. Гутен таг!

— Гутен, — согласился я.

— Вы говорите по-немецки? — спросили на другом конце провода.

— Да.

— Это очень хорошо. Мне перевели статью из вашей газеты. Утверждается, что вы лечите детский церебральный паралич. Это правда?

— Да. За исключением случаев с олигофренией.

— У моего сына ее нет. Он не ходит, но разум не затронут. Успешно учится в школе.

— Сколько ему лет?

— Тринадцать.

— Тогда можно помочь.

— Извините за вопрос, у вас есть диплом врача?

— Нет.

— Как же вы лечите?

— Руками. Вот что, герр Шмидт. Что вас интересует: мой диплом или здоровье сына? Если первое, то в Германии тысячи врачей с дипломами. До свидания! Меня ждут пациенты.

— Извините! — поспешил немец. — Просто удивлен. В Германии, если нет диплома, лечить запрещено.

— У нас главное результат, а он имеется. На моем счету полтысячи исцеленных детей. Исцеление подтверждено официальной медициной. Работаю я разрешения министерства здравоохранения в одной из клиник.

— Сколько будет стоить исцеление моего сына? — перешел к делу немец.

Я задумался. Брать с него пятьсот рублей? А вот фиг вам! Они с нами за разрушенное в войну не расплатились. В 1953 году СССР отказался от репараций от Германии, и зря. Следовало дать возможность накопить жирок, а потом драть три шкуры. А то выпестовали засранцев, учить нас лезут. Чья б корова мычала… Про Хатынь, другие сожженные деревни, миллионы убитых и замученных молчу. Это никакими деньгами не измерить.

— В СССР лечение бесплатно, но вы не советский гражданин. Я не смогу положить вашего сына в клинику. Но не беспокойтесь: мое лечение не требует применения медицинских инструментов. Теперь о плате. Мне нужен автомобиль. Можно не новый, но в отличном состоянии. В последнем случае с комплектом запасных частей на пробег в сто тысяч километров. Здесь их не купить.

— У меня есть «Ауди» сотой модели, — сказал немец после недолгого молчания. — Ей три года. Бензиновый мотор, пробег сто двадцать тысяч километров. Цвет темно-вишневый. Недавно прошла техническое обслуживание. Подойдет?

Подойдет! Еще как подойдет! Но эмоции пришлось задавить.

— Да, — небрежно ответил я.

— Тогда сделаем так. Я с сыном приеду на машине в Минск. Остановлюсь в гостинице, после чего свяжусь с вами. Исцелите Гюнтера — подарю автомобиль вам. В Германию вернусь на самолете.

— Договорились! — сказал я. — Но машину оформим через продажу. Меня здесь не поймут, если приму дорогой подарок от иностранца.

Так и сделали. У Гюнтера, конопатого и вихрастого мальчишки, патология оказалась не тяжелой — с моей точки зрения, конечно. Но я приезжал в гостиницу трижды — следовало показать Шмидту, что не зря расстается с «Ауди». Немец внимательно наблюдал за моей работой. После того как мальчик сделал первые шаги, объявил торжественно:

— Данке, герр Мурашко! Я держу слово: автомобиль ваш.

Продажа поддержанных машин в СССР осуществлялась через комиссионный магазин. Продавец и покупатель подъезжали к нему, сообщали сотрудникам о сделке, те осматривали автомобиль, сверяли номера кузова и мотора[29] с представленными документами, после чего оформляли продажу. Покупатель передавал деньги кассиру, тот забирал 10 процентов от суммы, остальное вручал продавцу. Не пыльная работа. Возле комиссионки постоянно крутились спекулянты, чьей целью было перехватить хорошую тачку, пообещав хозяину денег больше. На деле кидали. Дело в том, что в СССР нельзя продавать автомобиль выше установленной государством изначальной цены — спекуляция. За нее статья. Только спрос диктует свои правила. Реальная цена даже подержанного авто превышала государственную на 30, 50, а то и 100 процентов. Разницу покупатель отдавал продавцу наедине. Тут уж все зависело от порядочности человека. Мог и нафиг послать — из комиссионки покупатель выходил полноправным владельцем. В милицию не пожалуешься — привлекут как спекулянта.