– Ты гораздо оборотистее меня в таких делах, – сказала тогда Стелла.

Сперва Лаура возмутилась – звучало это не слишком приятно, – но позже, придя домой и снова встав перед зеркалом в ванной, она вынуждена была признать, что Стелла права. Лаура обольстительно улыбнулась своему отражению и увидела это сама. «Какая ты оборотистая», – вслух сказала она себе – и рассмеялась.

– Ты прав, Герман, – говорила теперь Стелла.

Она смотрела прямо на него своими красивыми невинными глазами, как заметила Лаура, которая увидела и кое-что еще. Стелла сияла – другого слова не подберешь, – казалось, она излучает свет и тепло от какого-то невидимого внутреннего источника.

– Это гораздо вкуснее, чем я думала. Как это возможно?

– Я тут вдруг подумала, – сказала Лаура. – Когда вернемся домой, давайте все вместе еще раз навестим в больнице маму Лодевейка. Послезавтра, например. Или в начале следующей недели.

Она не поняла, показалось ли ей, что Лодевейк слегка оцепенел в своей вязаной кофте, однако у Лауры не было времени на этом останавливаться. Герман и Стелла все еще смотрели друг на друга и, казалось, ее не услышали.

– Но на следующей неделе опять в школу, – сказал Рон.

– Да, ну и что? – сказала Лаура. – Можно же и после уроков? Когда пускают в больницу? Купим что-нибудь вкусненькое и книгу… кучу журналов, – поправилась она поспешно. – Лодевейк, что думаешь? Как тебе эта идея?

– Она уже не лежит в больнице, – сказал Лодевейк.

Теперь все смотрели на него, даже Стелла и Герман.

– Она дома, – сказал Лодевейк. – В больнице больше ничего не могут для нее сделать. Она и сама хотела домой.

– Но… – начала Лаура.

– За ней теперь ухаживает соседка, – сказал Лодевейк. – Сначала я, конечно, не хотел с вами в Зеландию, но мама и слушать меня не стала. Она сказала, что я просто должен поехать.

– Господи, – сказал Михаэл. – Как это хорошо с ее стороны.

– Знаете, что самое смешное? – сказал Лодевейк. – Или нет, не смешное, скорее грустное. Открытие. Эта соседка живет там столько же, сколько и мы, в квартире рядом с нашей, но мы всегда считали, что она кошмарная особа. Жила там все время одна. Ни мужа. Ни детей. Ей лет шестьдесят, я думаю. И очень длинная, я всегда думал, что все из-за этого. Женщина, которая возвышается над тобой на две головы, – да к ней ни один мужчина не подойдет. Но так или иначе, а эта соседка в самом начале, как только мама заболела, предложила свою помощь. И не только предложила, она в самом деле всегда приходила, когда была нужна. С тех пор как мама дома, она даже готовит для нас.

– Так иногда бывает, – сказала Стелла, – что у людей, от которых этого совсем не ожидаешь, вдруг оказывается доброе сердце.

– А знаете, что я еще думаю? – сказал Лодевейк. – Это очень странно. Вроде предчувствия. Как мама на меня смотрела неделю назад, когда я уходил из дому. Я уже стоял с рюкзаком у двери, и она спросила, не подойду ли я ее поцеловать. А я только что это сделал. Она уже очень слаба, но она прижала руку, худую и в то же время отекшую, к моей шее. Прижала изо всех сил. «Мой мальчик, – сказала она. – Мой мальчик». До меня только на автобусной остановке дошло. Она со мной прощалась. Ее скоро не станет. Она хочет, чтобы я уехал и она могла спокойно умереть. Как старая кошка, которая забирается под кухонный стол. Как будто мне при этом не надо быть. И на автобусной остановке я подумал: «Сейчас я еще могу вернуться. Я могу остаться с ней». Но тогда я все-таки вошел в автобус. Я здесь с вами, вместо того чтобы быть с ней. И чувствую себя все время виноватым? С одной стороны – да. А с другой стороны, надеюсь, что все и в самом деле так. Что ее уже не будет, когда я вернусь.

Все молчали. Стелла, которая сидела ближе всех к Лодевейку, накрыла его руку своей, но Лодевейк смотрел на Михаэла.

– У тебя еще цела та бутылка можжевеловки? – спросил он. – Сегодня вечером, полагаю, мне захочется чего-нибудь покрепче чая.

25

Кухонный стол напоминал поляну после поп-концерта. Не хватало только пустых банок, осколков стекла и клочьев полиэтилена, зато были грязные сковородки, тарелки, приборы с присохшими остатками картофельного пюре, разбросанные кочерыжки эндивия и комки засохшей горчицы – Герман не выбросил даже картофельные очистки. Потому что мусорное ведро было уже полно, как установила Лаура, подняв крышку.

– Да уж, мальчики и кухня… – сказала она, вытаскивая из мусора деревянную ложку.

Стелла натягивала резиновые перчатки для мытья посуды.

– Ах, это же не нарочно, – сказала она. – Давай просто с чего-нибудь начнем.

После того как мальчики допили можжевеловку, Рон достал гитару, а Михаэл – саксофон. Герман к этому времени успел развалиться в удобном кресле у печки и закуривал уже которую сигарету «Житан».

– Я готовил, – сказал он. – Сегодня вечером я свободен от наряда.

При первых звуках саксофона Лаура и Стелла переглянулись и ушли в кухню.

– Тебе в самом деле понравились колбаски или ты притворилась? – спросила теперь Лаура.

Она встала наискосок позади Стеллы, чтобы не надо было смотреть на подругу; она изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал как обычно, но получалось не очень хорошо.

– Как это «притворилась»?

Стелла переставила все тарелки, вилки, ложки и ножи из раковины на кухонный стол и струйкой наливала «Дрефт» в тазик с теплой водой.

– Посмотрела бы ты на себя, – сказала Лаура. – И послушала бы. «Ах, как это вкусно!» Я же знаю, что ты на всех баночках и бутылочках проверяешь, какие там есть добавки. И все знают. Никто не поверил, это я видела. Может, только Герман. Может, ты пыталась Герману лапшу на уши вешать, а мы не дали себя провести?

– Я старалась быть любезной.

Стелла принялась за первую тарелку – как она делала это всегда, Лаура знала: сначала Стелла вычищает присохшие остатки пищи губкой для сковородок, потом проходится еще раз щеткой, а в конце смывает пену под струей холодной воды, которая все время льется в раковину рядом с тазиком; бокалы, прежде чем поставить их в сушилку, она разглядывает против света.

– Он делает не так много, это правда. Он ленивый, но он же не привык, сама видишь. Если его просто попросить, чтобы помог, он, конечно, все сделает. И эта сегодняшняя готовка была полностью по его инициативе. Тут не станешь ныть из-за копченой колбасы.

Лаура сняла с сушилки первую тарелку. Она поднесла ее к самым глазам в поисках остатков эндивия, которые Стелла могла упустить из виду, – но там ничего не было.

– Не ныть или делать вид, будто тебе подали блюдо на три звезды, – большая разница, так я думаю. А как ты при этом смотрела… Нет, в самом деле жаль, что ты не могла себя видеть.

Стелла медленно описывала щеткой круги по очередной тарелке, но тут перестала. Она слегка обернулась и посмотрела на Лауру: