Я докурила последнюю сигарету и уже собиралась отправиться спать, как неожиданно и резко затрещал звонок моей входной двери.

Я невольно вздрогнула и посмотрела на часы: четыре часа утра. Кому это пришло в голову звонить мне в дверь с утра пораньше? Если только это не пьяный Костик, которому удалось-таки сбежать от Виктории.

Я прошла в прихожую и открыла дверь. Никого не было, а на пороге у моих ног вновь лежала роза — красная, с багровым оттенком, не первой свежести. Повторюсь в сто первый раз — точно такая, какая была на груди мертвой Марго.

Верите ли в вещи сны? Признаться, до этого момента я вообще не задумывалась на эту тему, и сны волновали меня меньше всего. Проснувшись же на следующее утро (которое вернее назвать новым днем, учитывая, что спать я легла уже на рассвете), почти целый час я провела за чашкой кофе, устроившись на балконе, откуда ушло после полудня жаркое солнце, вспоминая подробности сна, размышляя над самой природой сновидений и прочими связанными с этим темами.

Мне вспомнилась собственная прабабушка, с которой мы довольно тесно общались, когда мне было пять лет. Вот она-то любила потешить меня пересказом каждого своего сна: про покупку новых теплых гамаш и визит к «дохтуру», про получение пенсии на почте и про склоки с соседками по подъезду. Наверное, именно поэтому с самого глубокого детства я была убеждена в том, что сны — это болезнь старости, и их рассказывают, анализируют и разгадывают лишь старухи с клюкой в руке и вставной челюстью.

И вот теперь, хотя мне было еще далеко и до клюки, и до вставной челюсти, я сидела на балконе, хмурая и лохматая, мрачно пила кофе и пыталась осмыслить свой собственный сон, который, как по заказу, состоял из мини-вступления и главной части.

Мини-вступление было действительно чрезвычайно короткое, но сильное. Мне снилось, что я стою в каком-то темном переходе, при этом, как и в последнем кадре учебного фильма, я видела себя со спины. И одновременно этой самой спиной я ощущала чей-то ужасно неприятный, настойчивый взгляд!

Внезапно в моих руках, поднятых к груди, очутилась все та же бордово-красная роза — точно такая, как на груди Марго, точно такая, как на пороге моей квартиры, как на лобовом стекле моей «девятки».

Я стояла и с бешено колотившимся сердцем смотрела на эту розу. Вдруг в одно мгновение она словно растаяла, превратившись в кровь. Мои руки, моя грудь — все было в крови, а я в ужасе пыталась стереть ее какими-то тряпками и салфетками.

— «Переплетение работы и личного», — внезапно прозвучал где-то «за кадром» незнакомый голос.

Я обернулась и завертелась на месте, пытаясь найти того, кто говорил.

Никого не было, я была абсолютно одна; исчезла и кровь с моих рук и груди. Вот тут я и проснулась, и мое бедное сердце бешено стучало, словно сон продолжался.

…В комнате мирно тикали часы, меня обнимал сливочный воздух утра. Я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, успокаивая скачущее сердце, перевернулась на правый бок и дала себе команду «Спать без сновидений!».

Я вновь уснула, но сон продолжался — условно говоря, началась вторая серия. Если попытаться охарактеризовать ее как художественное произведение, то на этот раз мне снилась сказка, где я была… восточной красавицей.

Я сидела, по-турецки скрестив ноги, в сверкающих шароварчиках и в лифе со всевозможными висюльками и колокольчиками. Вокруг меня было множество подушечек-пуфиков разных размеров, да и ковер был пушистый и мягкий, и я запросто могла лечь на бочок, а то и вовсе задрать ножки повыше, любуясь собственным педикюром и колечками на пальчиках ног.

Словом, по всему выходило, что я была дочкой шейха, или эмира, или как там это еще у них называется. Впрочем, я не слишком разбираюсь во всей этой восточной иерархии — быть может, я была всего-навсего красавицей-одалиской, одной из сотни жен какого-то раджи, на сегодняшний день — любимой, поэтому и засыпанной подарками. Как знать, как знать…

Итак, не без удовольствия повторюсь, я была писаной красавицей, хотя и не блондинкой, с полным набором восточных чудес: длинная коса до пятой точки, толщиной с бревно, очи — как две бездны, уста алые и кожа цвета спелого персика. Я сидела среди подушек и подносов с фруктами, а передо мной танцевал — двигал бедрами, подмигивал мне и все в этом же духе — какой-то мужик.

Вот он был далеко не красавец — самый обыкновенный среднестатистический россиянин в майке и бриджах. Но старался бедолага изо всех сил! Тут следует отметить, что он не просто танцевал (или пытался делать это) — он соблазнял меня и движением своих чуть отяжелевших бедер, и богатыми подношениями: передо мной ложились жемчуга и бриллианты, золото и кораллы, кольца и браслеты. А парень улыбался мне изо всех сил! Без слов и комментариев было очевидно: он изо всех сил хочет мне понравиться, завоевать мою чистую и бескорыстную любовь, поэтому так выплясывает и преподносит щедрые дары.

А я была просто великолепна: сидела, периодически ложилась то так, то этак — одна поза эффектней другой, так что танцовщик от сего зрелища еще больше потел и страдал от неразделенной любви.

Все кончилось неожиданной прозой бытия. Я зевнула и громко и четко произнесла: «Все, пора вставать!» И тут же на самом деле проснулась.

Все было как обычно: я лежала на своей широкой кровати на белье цвета беж, в топе и шортиках, с растрепанными волосами, и вокруг меня стоял запах прокисшего спиртного — каюсь, понятия не имею, может быть, прокисшего спиртного не существует в природе, но вот запах такой есть, это точно, поскольку именно его я ощутила поутру в воздухе своей спальни.

Вот почему первым делом, едва поднявшись, я пошире распахнула окно, зажгла ароматическую палочку на туалетном столике и только после этого отправилась на кухню ставить на огонь первую турку кофе. Остальное вы знаете: с кофе я устроилась на балконе, закурила сигарету и принялась размышлять над пониманием и психоделикой снов в целом и над смыслом моего сна в частности.

В итоге, увы, ни до чего конкретного я так и не додумалась. Загадкой для меня осталось, что может означать этот символ: я — восточная красавица и передо мной некто танцует и задаривает меня. Быть может, если придерживаться теории, что сны — это отражение наших переживаний прожитого дня, этот танцовщик — убийца Марго, который и задабривает меня разными подарками. Или будет задабривать — ведь пока что никто не пытался меня подкупить. Или пытался?..

Я вспомнила вчерашний (сегодняшний?..) вечер в ночном клубе. Господи, как Павел нас встречал! Что называется, «на высшем уровне»: омары и креветки, моцарелла и гаванский ром, ананасы и гуава… А какой джаз! А какие задушевные разговоры! И его глаза — прозрачные серые глаза, которые окончательно лишили меня покоя. Неужели моя глупая влюбленность еще не прошла? Чушь… Или вовсе не чушь? Что ж, я — интересная женщина, а Павел — красивый мужчина, ничего удивительного, если в какой-то момент между нами проскочила искра.