— Да ступайте же, ступайте, — нетерпеливо произнес Петухов. — Не забудьте: докладывать о передвижениях дворника ежедневно…

Козурин оказался весьма сговорчивым пожилым человеком и согласился сдать квартирку из двух комнат, гостиной и спальни, за десять рублей в месяц, первоначально затребовав за нее двенадцать рублей. Несмотря на юный возраст, Николенька-гимназист умел торговаться и легко сбил с затребованной Козуриным суммы два рубля. Заплатив вперед за половину месяца, он с чемоданчиком личных вещей въехал в квартирку и стал обживаться. То есть купил водки, закуски и пригласил к себе за стол всех постояльцев козуринского дома вместе с самим хозяином. Таким образом, собралось пять человек: сам Николенька-гимназист, владелец дома Сан Саныч Козурин и молодка Елена Васильевна Шилохвостова. Ах да, Шилохвостова захватила с собой двух своих дочурок (а куда ж их девать, малых да несмышленых, ведь они тоже человеки, то бишь маленькие люди?). Вот и получилось всего пятеро…

Сначала выпили за знакомство. Потом за хозяина дома. Затем за нового постояльца.

После четвертой рюмки за государя императора и процветание всего Царствующего Дома Сан Саныч ушел к себе на второй этаж и через минуту — а за это время Николенька-гимназист успел нашептать на ушко Елене Викторовне несколько приятных и ласковых слов и положить на ее коленку свою ладонь, которую она кокетливо столкнула, — вернулся с видавшей виды гармонью. Сел на табурет, сделал печальные глаза и, растянув меха, запел:

Пара гнеды-их, запряженных с заре-ою-у,

Тощих, холодны-их и грустных на-а ви-ид.

Вечно бредете-е вы мелкой рысуо-о-ю-у,

Вечно куда-а-то ваш кучер спе-еши-ит…

На глазах Елены появились крупные слезы. Одна слезинка покатилась по щеке, оставляя за собой влажную дорожку, но Титан увидел это и быстро провел пальцем по щеке, смахнув ее, а потом провел пальцем по своим губам и закатил глаза…

— Что вы делаете? — прошептала Шилохвостова.

— Ничего, — также шепотом ответил ей Николенька-гимназист и, пока Козурин увлеченно и самозабвенно растягивал и сжимал меха гармони, поцеловал молодку в щечку. — У вас даже слезы сладкие, — слегка причмокнув, тихо произнес он, подразумевая, естественно, что сладкая и вся Елена целиком.

— Ох, какой вы, — томно посмотрела в глаза Титану Елена и уже не сняла его ладонь, снова легшую на ее коленку…

Были когда-то-о и вы рысака-ами-и,

И кучеров вы-и имели ли-ихи-их.

Ваша хозяйка-а состарилась в ва-ами-и,

Пара гнеды-их, пара гне-еды-их…

Ладонь Николеньки-гимназиста поползла от коленки выше. Еще выше. Шилохвостова скосила на него глаза, но никаких действий не предприняла. А когда ладонь тайного агента легла на самый низ ее живота, ее глаза затянуло поволокой, и она тихонечко раздвинула под столом ноги.

— Вы… вы, — задохнулся от нахлынувшего вожделения Титан, поскольку это движение Шилохвостовой натурально свело его с ума. А Сан Саныч, прикрыв веки, продолжал растягивать меха…

Грек из Одессы-и и жид из Варша-авы-и,

Юный корне-ет и седой гене-ера-ал, —

Каждый искал в не-ей любви и заба-авы-и,

И на груди-и у нее засы-ипа-ал…

Козурин вдруг открыл глаза и запел, громко и как-то ожесточенно, с надрывом. Шилохвостова сомкнула быстро колени, зажав ладонь Титана между ног:

— Не надо, Коля…

— Почему? — искренне удивился Николенька-гимназист. — Ведь нам может быть так хорошо вдвоем.

— Вы еще совсем молоды, — прошептала Шилохвостова. — И я боюсь, что испорчу вас.

— Портите, Елена Васильевна, портите… — с жаром прошептал тайный агент. — Я весь, целиком и без остатка, в вашей власти. Если б вы только знали, как я безумно желаю, чтобы вы испортили меня…

С этими словами он попытался продолжить движение ладони, но Шилохвостова еще сильнее сжала колени…

Где же они-и, в какой новой боги-ине-е

Ищут тепе-ерь идеалов сво-ои-их?

Вы, только вы-и и верны ей доны-ине-е,

Пара гнеды-их, пара гне-еды-их…

— Ну, не противьтесь тому, что вам самой хочется. Зачем вы мучаете меня? — едва не простонал Николенька.

Шилохвостова, верно, тоже томилась и изнывала. Хотелось ласки, молодого, горячего тела, не уставшего за день на службе, хотелось ласковых слов, нежных прикосновений, неги и ярой завершающей страсти.

— Позже, Коля, позже все будет, — не разжимая губ, произнесла она.

— Когда же позже? А вдруг ваш муж вернется?

— Не вернется, — заверила Шилохвостова и ослабила колени, дав возможность тайному агенту высвободить шаловливую ладонь…

А хозяин дома все растягивал меха…

Тихо тума-анное утро в столи-ице-е.

По улице медленно дроги по-олзу-ут.

В гробе сосново-ом останки блудни-ицы-и

Пара гнеды-ых еле-еле ве-езу-ут…

— Ловлю вас на слове, — посмотрел в глаза Шилохвостовой Титан и принялся разливать водку по стопкам…

Кто ж провожа-ает ее на кладби-ище-е?

Нет у нее-о ни друзей, ни родны-их.

Несколько только-о оборванных ни-ищи-их…

Ах, пара гнеды-их, пара гне-еды-их…

— Браво! — воскликнул Николенька-гимназист, когда Сан Саныч завершил жалостливую и печальную песню. — Превосходно! Восхитительно! У вас определенный песенный талант, господин Козурин!

— Ну, вы скажете, талант, — застеснялся Сан Саныч.

— И скажу! — Николенька был сегодня в ударе. А может, это четыре стопки водки подвигли его к вдохновению, что, собственно, не суть важно. А важно то, что после скромного высказывания Козурина касательно своего певческого таланта тайный агент полиции и лично околоточного надзирателя Петухова встал со своего места, поднял пятый стопарь и пафосно и громко произнес: — Давайте, господа и дамы, выпьем! За музыкальные дарования и душевную доброту нашего уважаемого Сан Саныча!

Выпили. Закусили. Шилохвостова покормила детей и разрешила им поиграть в уголочке у «дяди Коли». Потом они уснули, и она отнесла их домой, после чего было все, что она обещала агенту Титану: постель, мятые простыни, страстные объятия и стоны наслаждения…

Проснулся тайный агент поздно. Болела голова. Во рту — будто кошки нагадили. Он встал. Выпил водицы. Подошел к окну и… увидел дворника Ефимку. Вернее, его спину, потому что тот шел по Астраханскому шоссе по направлению к Ямской площади…

Минуты Титану хватило, чтобы одеться. Еще почти минута была потрачена на посещение дворового нужника с вырезанным сердечком на дверце. А потом тайный агент покинул козуринский двор и скорым шагом также пошел по направлению к Ямской площади…

Он догнал, вернее, увидел Ефимку, уже сворачивающего на Вознесенскую улицу. Дворник шел спорым шагом, не оглядываясь и, верно, даже не предполагая о возможной слежке.