– Тоська, ты просто молодчина, поздравляю!

– Валь, я хочу дать когда-нибудь небольшую вечеринку по этому поводу, но я скоро уезжаю. Я работаю сейчас аккомпаниатором с одним виолончелистом, мы поедем в турне по бывшим союзным республикам. Морока конечно, но и интересно тоже… Валечка, я хочу, чтобы ты стала одним из первых читателей моей книги, ты всегда понимала меня и поддерживала. Давай встретимся, а? Когда тебе удобно? До шестнадцатого еще одна неделя и мне надо к концертам готовиться…

– На этой неделе не смогу. Я очень часто сижу с Виктором Евгеньевичем. Сиделка приходит только на несколько часов, а Елена Альбертовна собирается в санаторий.

– Ну, тогда приходи хотя бы на презентацию. Через три недели в Шереметьевском дворце я буду представлять книгу. Приходи. Сможешь?

– Да, смогу.

Собственная книга… Первый творческий успех. Впервые Валентина позавидовала своей подруге, хоть и всегда считала зависть самым гадким чувством на земле. Как это должно быть здорово, отпраздновать первую настоящую удачу! Познать, как собственные мысли материализуются в нечто видимое и осязаемое – в томик собственных стихов, например. Их будут читать люди и, прочтя их, наверняка тоже немного преобразятся – в этом Валечка была уверена – если и другие стихи Тоси похожи на то, что она прочла тогда дома у Валентины, они, бесспорно, вызовут восхищение читателей… К чувству зависти вдруг присоединилось чувство гордости за подругу. И еще какое-то неопределенное чувство… Хотелось тоже создать что-то… Свое. Только непонятно было, что хочется создать… Возможно, Валечка разучилась мечтать. Так, как учил ее когда-то Яшка. Так, как это умеет Тосечка. Прислушиваться к себе, посылать в пространство мысли, вопросы и желания… Хотя, в сущности, зачем ей это? Ведь у нее есть Кирилл… Он насыщает ее бытие эмоциями, энергией – всем тем, что необходимо человеку в жизни…

*****

Галька узнала о том, что она в положении, в начале апреля. Беременность была незапланированной, но желанной. Срок – уже восемь недель. Галька была несказанно рада, но очень переживала, что напилась тогда у Валечки дома. Гинеколог уверяла ее, что если это было единственное застолье за этот период, то беспокоиться фактически не о чем.

«Прихватило» ее в командировке. Галька с Борисом поехали в Германию на семинары, специально организованные для официальных дистрибьюторов. Галька с мужем считали цены, посещали заводы, встречались с потенциальными партнерами. Дел была масса. Борис купил подержанный «Опель» и оформил его на какого-то студента – лица, проживающие на территории Германии больше полугода, не платили налог при ввозе транспортного средства в Россию. Галька была на третьем месяце беременности. Перед отъездом консультировалась у гинеколога. Как выяснилось позже, он прозевал низко лежащую плаценту. На одном из корпоративов у Гальки открылось кровотечение. Вызвали скорую. Привезли в больницу. Поставили капельницу с магнезией. После трех дней в больнице кровотечения прекратились. Галька снова смогла принимать участие в семинарах. Однако дня через два у нее начались легкие схватки. То ли в больнице ей занесли инфекцию, то ли повреждение плаценты было слишком серьезным – причина была непонятной. Однако Гальке снова пришлось лечь в больницу. Токограф показывал очень сильную схваточную деятельность. Путешествие домой врачи считали абсолютно недопустимым. Гальке нужен был абсолютный покой, если она хочет избежать выкидыша.

Ходить ей запретили – вставать можно было только для похода в туалет. Ограничение в движении было для непоседливой и деятельной Гальки ужасным наказанием. Перемещаться можно было только на инвалидной коляске. На ней и катал ее и неразлучную капельницу Борис, ровно на три недели дольше задержавшийся в Германии. Они выезжали в расположенный неподалеку парк, кормили уток в пруду больничным хлебом. Галька как-то особо жадно вдыхала запах, который источали цветки шиповника, как-то особо внимательно всматривалась в многоцветье аккуратных клумб, в зелень лужаек – во все, что отличалось от цвета стен и потолка больничной палаты. Это отвлекало ее от тревожных мыслей, от страха перед будущим. Она вдруг начала жить «сейчас», жить одним днем, чего раньше никогда не делала. Она черпала силы из этих простых источников, радуясь погожему дню, забавным движениям птиц, спешащих подплыть к куску хлеба раньше своих соперников. Она радовалась каждому лишнему часу сна – выспаться в больнице было фактически невозможно. Когда заканчивалась капельница – а происходило это обычно ночью – она начинала издавать пронзительный писк. Входила сестра, меняла патрон с партусистеном. Двумя часами позже иссякала капельница у соседки по палате. Снова раздавался писк, снова заходила сестра. Ранним утром начиналась пересменка. Разговоры в коридоре не давали заснуть. В семь утра заходили сестры, меняли белье, мерили температуру и давление, в полвосьмого был завтрак, в девять – обход, в десять акушерки делали токограмму, в одиннадцать соседку посещал диабетолог. Часом позже был обед, потом снова пересменка. Каждый раз, когда Галька начинала «клевать носом», в палату обязательно кто-то заходил. Спать хотелось все время. Но это не очень получалось. «На свете счастья нет, но есть покой и воля», – говорил почитаемый всеми классик. Однако мало кто осознавал, что ни покой, ни воля не являются самими собой разумеющимися. Так же как и передвижение на собственных ногах. Это Галька поняла здесь.

Борис не смог задержаться дольше – он должен был проводить обучение дилеров в Петербурге. Гальке не хотелось оставаться одной, но ей было понятно, что более долгое отсутствие Бориса могло повредить будущему их фирмы. Никогда она не чувствовала себя так одиноко.

Надо отдать должное, лежала она все-таки комфортно. В городе было две больницы – центральная и вторая городская. Гальку положили на сохранение во вторую городскую. Эта больница была небольшой, но какой-то светлой и по-домашнему уютной. Персонал на Галькином этаже был очень приветливый и доброжелательный. Говорят, лет десять назад родильное отделение возглавлял профессор, уделявший большое внимание не только профессиональным качествам своего персонала, но и общему уровню воспитания и человеческому фактору. На работу брали не просто медсестер «по бумажке», а медсестер по призванию… Кадры, работавшие в его отделении, должны были любить свое дело. Хамство или грубость по отношению к пациентам были недопустимыми. Конфликтные или легко раздражаемые сотрудники там долго не задерживались. Профессор ушел на пенсию, а философия набора кадров осталась прежней. Этого нельзя было не заметить. Сестрички и акушерки и вправду были великолепные – этакие порхающие эльфы в больничных халатах – всегда с ангельскими улыбками на лице, всегда предупредительные и вежливые. Не проходило и часа, чтобы Гальку не спросили, не беспокоит ли ее что-либо, хорошо ли Гальке спалось, не принести ли фруктового чая, не помочь ли переодеть пижамку и так далее. Акушерки, такие же эльфоподобные, утешали пациентку, что все будет обязательно хорошо, и что ни в коем случае не надо волноваться… Иногда в палату заглядывали монашки местного Ордена в голубых чепчиках и справлялись о состоянии ее духа… Соседей по палате тоже подбирали с умом: интеллигентов клали с интеллигентами, народ «попроще» с им же подобными. Пациенты должны были чувствовать себя комфортно и психологическая атмосфера в палате должна быть благоприятной – свободной от конфликтов и недопонимания. О мигрантах и иностранцах тоже не забывали – турчанок клали с турчанками, русских – с русскими. Обо всем этом Гальке рассказала ее соседка – симпатичная брюнетка по имени Тамара, эмигрировавшая по еврейской линии. Она рожала здесь уже второго ребенка и если придется рожать третьего, то делать это она будет только здесь. Больница имела множество плюсов и один, но существенный минус – отсутствие станции интенсивной терапии для грудников. Поэтому пациенток с преждевременными родами госпитализировали в центральную больницу. Мысли о ранних родах повергли Гальку в тревожное состояние. Как пройдет ее беременность? Что готовит ей будущее? Все будет хорошо! Все обязательно будет хорошо. Муж звонит ей каждый день. Сотрудники компании, дистрибьютором которой была фирма Бориса, еженедельно посылают цветы и фрукты, справляются через переводчика об ее состоянии. Две русскоязычные медсестры душевно болтают с ней. Редко Галька была окружена такой заботой и таким вниманием. Однако ни забота, ни внимание не могли заменить ей одного – свободы и уверенности в том, что будет завтра. Дни текли очень медленно, и их было невероятно много. Менялись соседки по палате, закончился май, июнь стал июлем, и вот к концу уже подходил август. Галька находилась в больнице три с половиной месяца и чувствовала, как заканчиваются ее силы. Она стала плаксивой и лабильной – очень хотелось домой. Хотелось быть окруженной близкими людьми. Телефонные разговоры с Борисом часто заканчивались целым шквалом слез. Впечатленный состоянием жены, Борис выкроил время и приехал еще на неделю. Галькиной радости не было конца. Снова возобновились прогулки в парке на инвалидной каталке. Супруги вместе завтракали, обедали, а вечером просто лежали вдвоем на больничной постели и смотрели телевизор. О чем вещали дикторы немецких каналов, было непонятно. Было просто хорошо лежать вместе и тупо смотреть телик. Разлучались они только на ночь – Борис ночевал в гостинице. Галька почти все время крепко держала Бориса за руку, словно желая запомнить это ощущение рукопожатия, запомнить ощущение присутствия близкого человека. Наступающая осень должна была быть холодной – поэтому Борис привез теплые вещи – все они пахли домом. «Наверное, так чувствуют себя в родительский день домашние детишки, отправленные «на отдых» в пионерлагерь, – подумала Галька, – или зэки, получившие передачу от родных». Кругом все такое казенное и безликое и контрастом ко всему этому являются личные предметы – со своей историей, со своей особой энергетикой. До чего же хочется плакать! Галька вынимала вещи из чемодана, опускала в них лицо и вдыхала этот домашний аромат. Вот ее любимая кофта, мягкая и пушистая, в ней затерялась нота духов, подаренных Борисом на Галькин день рождения. А вот гетры, невероятно теплые и гладкие на ощупь. А это шарф, связанный тетей Олей – она, кстати, прислала с Борисом целую сумку «гостинцев»: черный русский хлеб, банку клубничного варенья, Галькины любимые сухарики, свежие пирожки, письмо на четырех страницах и маленькую зеленую книжку – молитвослов.