Примолкший было, Митрич дёрнулся, видать, что-то не сходилось в его мыслях:

— Слышь, Алексей, гришь неделю назад, а форма-то заношена, вон даже дыра возле локтя.

— Глазастый ты мужик, Митрич, так и зришь насквозь. А вот мозгами раскинуть — недосуг. Заношена, говоришь. А ты представь себе — воюем. За неделю же не токмо форма — люди до дыр стираются. Хоронить, бывает, не то что не в чем, а и некого… Ты вот чего. Коль так о моей форме заботишься… Принеси-ка мне одежонку переодеться.

Лицо крестьянина враз приобрело кислое выражение.

— Да не жмись ты, дядя. Я тебя тоже чем-нить одарю… — пришлось для убедительности порыться в карманах. — Вот, к примеру…

На моей ладони лежала диковинная для времён наполеоновских войн вещица — зажигалка. Заманчиво поблёскивала никелированными боками.

— Смотри… незаменимая штуковина. — Я притопил сенсор, извлекая из металла язычок огня.

Поражённый до глубины души Митрич округлил глаза и судорожно сглотнул слюну.

— Ишь ты… — больше слов, видать, не сыскалось.

Я чувствовал себя бродячим фокусником, улыбаясь лишь глазами. Загасил язычок. Потом опять зажёг. Загасил.

— Ишо… — выдохнул крестьянин.

А то! Лицезреть чудо кому не понравится.

Я повторил свой фокус ещё. И, загасив, протянул зажигалку Митричу. Он тут же потянулся, но опустил руку, не донёс. Замялся.

— Ишь ты, скромник! — я демонстративно вложил вещицу в его ладонь, загнул пальцы и усмехнулся. — Носи на здоровье… Только колхозы не поджигай.

— Каки-таки… калхозы? — переспросил Митрич.

— А-а-а! — отмахнулся я. — Лучше тебе, батя, не знать… Вам покуда и своей напасти хватает, барщина, оброки там всякие.

Митрич погрустнел. Должно быть, вспомнил о поборах.

Деревня уже шумела вовсю. Того и гляди, сюда мог пожаловать кто угодно. Поди тогда, объясняй по-новому — что ты за леший.

Нужно было срочно переодеться и обдумать ситуацию. Что-то где-то не стыковывалось, и если я хочу дожить до цели, просто обязан уразуметь, что и где…

После вручения бесценного подарка радостный «кутюрье Митрич» мигом притащил кучу какого-то рванья, и мы подались в местный подиум — покосившийся бревенчатый сарай, крытый соломой. Там я, первым делом, снял и спрятал под хламом свой пятнистый комбинезон и остатки вооружения. Потом приступил к кинопробам на роль второго плана «бывалый партизан 1812 года». Получилось не сразу. Оказалось — надобно было приложить всю сноровку и фантазию, чтобы в этих обносках хоть немного отличаться от огородного пугала. Надеюсь, у меня получилось. Вскоре я имел примерно такой же внешний вид, как у хозяина. Вот только состояние одежды вызывало печальный вздох. Должно быть, она просто валялась в избе, в ожидании, когда же наконец-то её используют для мытья полов. Ан нет! Ты глянь — партизан подвернулся.

Спустя минут десять мы сидели на поваленных дровяных чурках. Ни дать, ни взять — два крестьянина на лесозаготовках. Правда, Митрич иногда прыскал в бородку, пряча улыбку, да лукаво отводил взгляд. Надо понимать — крестьянин из меня был совсем никудышный. Мне же не давала покоя одна мысль.

— Да, Митрич, чуть не забыл. Ладно, коз вы не щупаете… А вот Забродье-то почему? Я когда к вам пробирался — не то что брода не видал, а даже ничего похожего на речку.

— Как так не видал? Чай, оба глаза на месте… Странный ты какой-то, Алексей… Да ежели хочешь знать, мы так спокойно и жили-то, потому как с трёх сторон речкой окружены. Змеится она в аккурат возле нашей деревни. Течение тут сильное, не токмо чужаки — из своих-то не один ужо на самой стремнине утоп. Вот броды и выручают… Их возле нас несколько. Местные многие знают, а пришлый поблудит вокруг да около, глядишь — и передумает переправу ладить.

— А может, я не с той стороны шёл? С четвёртой? — единственное, что мне оставалось предположить.

— Говорят тебе — у нас с какой стороны не зайди, хочь издаля, а всё едино воду увидишь! — не соглашался Митрич. — Да я самочинно… второго дня через Орешников брод переправлялся. Орешник у нас там, вот и назвали. У нас ведь кажный брод своё поименование имеет… А ты говоришь — воды нет!

Глядя на его уверенность «с пеной у губ», впору было согласиться. Но… Хоть затопчите меня в блин — я знал точно: с той стороны, откуда прибыл, никакой воды, кроме дождевых луж, не имелось!

Ну надо же! Первый настоящий населённый пункт за несколько недель пути — и вместо ответов уже масса новых вопросов на повестку дня вывалилась.

Во мне ожил отвратительный занудный тип — Альтер Эго… И с энтузиазмом начал выдвигать свои умозаключения сомнительного содержания. В них он всячески топтал моё достоинство и вообще какую-либо способность к трезвой оценке обстановки. Иногда у меня складывалось впечатление, что он меня попросту ненавидит и был бы рад, если б я всё-таки сложил на маршруте свою буйну головушку. Причём, чем быстрее — тем лучше! Видимо, его останавливало лишь то, что при этом он также должен отойти в небытие. Мы были с ним повязаны телесно! ПОТЕЛЬНИКИ. Мысленно я его называл Анти-ЛЕКСЕЙ, или же Антил, но никогда не произносил этого прозвища вслух. Впрочем, он наверняка знал об этом. Он вообще, гад такой, знал обо мне практически всё…

Потельник принялся сверлить мои извилины, распугивая и без того смутные мысли. Я напоминал археолога, обнаружившего древнюю, плохой сохранности мозаику и тщившегося доставить её в музей. Он же, мой Антил — был напарником с наклонностями клептомана и при каждом удобном случае старался выковырять кусочки смальты и рассовать их по карманам. В итоге древняя мозаика «Жизнь» напоминала дуршлаг. Растаскивала внимание по многочисленным дырам, возникновение которых я, как ни бился, объяснить не мог. Тем более, что здесь не срабатывали ни жизненный опыт, ни элементарная логика.

Продолжил свой мысленный диалог я уже на чердаке, куда по моей просьбе определил меня Митрич.

Итак… Разложим весь скопившийся хлам по полочкам. На полочки прикрепим таблички: «Что может быть», «Чего не может быть», «Чего не может быть никогда»…

«Что МОЖЕТ быть».

Вполне может быть только одно: я опять вляпался в какое-то несусветное дерьмо. То, что происходит вокруг — абсолютно реально, и мне не нужно щипать ни себя, ни Митрича.

С чего, собственно, начались злоключения? С согласия, с коротенького слова «да»… Моя служебная карьера на тот момент как раз расплачивалась в лавке судьбы за белые тапочки и уже собиралась их примерить. Лишь по большой случайности государство ещё не предложило мне сдать оружие, жетон, дела. А попутно — сдать всех тех, кого уважал и знал лично… Два «типа в штатском», использовавшие этот критический момент в жизни профессионального супермена — также были реальны до щетины на кадыке.

Они не смахивали на пасынков дьявола и не предлагали никаких сделок с моей «недвижимостью-неслышимостью» — с душой… Их желания были вполне реальны — заполучить настоящего спеца для выполнения пусть невозможного, но объяснимого задания. Именно эта пресловутая «невозможность выполнения», в разговоре подчёркиваемая ими несколько раз, и явилась катализатором для появления моего положительного ответа.