— А почему вы сразу не сказали? Зачем пытались меня обмануть, я не понимаю? — с искренним недоумением поинтересовался Мышкин. — Что здесь скрывать?

Алеша опустил голову и помолчал.

— А знаете, — сказал он несколько секунд спустя, — стыдно как-то. Не поднялся, не вошел… Как будто сбежал. Смылся. Струсил.

— А почему, кстати, вы не вошли? — продолжал наседать Мышкин, которому это объяснение показалось на редкость несолидным.

Алеша снова помолчал, как будто что-то обдумывая.

— Я же говорю — струсил, — выговорил он наконец, тяжело вздохнув. — Боялся ее… увидеть… Вопросов ваших боялся. Вы бы сразу спрашивать начали — правда ведь? — а я не мог… я думал, вообще не выдержу…

— Вы знали, что Дерюгин там… в доме? — наугад поинтересовался Мышкин.

Алеша чуть заметно вздрогнул.

— З-знал… — сказал он с запинкой. — Просветили… добрые люди.

Его реакция показалась Мышкину странной. «До такой степени боится? — подумал он. — Что ж, не исключено…»

— Уточните, пожалуйста, в котором часу вы вышли из дому, — попросил он.

— Без чего-то три… или в три… примерно… Мать может подтвердить.

«Не сомневаюсь», — сказал про себя Мышкин, и тут Алеша словно опомнился.

— Я не понимаю, — вдруг заговорил он резко и быстро, почти захлебываясь, — вы что, меня подозреваете, что ли? Всерьез? Это же бред какой-то, безумие! Зачем? Зачем, я вас спрашиваю? Зачем мне ее убивать? Я ее любил, как… как я не знаю кто… как ненормальный. Я раньше вообще не знал, что это такое… и что такое бывает… Впрочем, это вас, конечно, не убеждает… Ну, тогда скажите мне хоть с практической точки зрения — зачем?

«А врать не надо!» — сурово прокомментировал про себя Мышкин.

— Успокойтесь, — сказал он уклончиво. — Сами подумайте: есть указания на то, что вы там были, вы это отрицаете… Это странно, согласитесь сами. Есть вещи чисто технические… Ладно… оставим это. Скажите-ка мне вот что… Кого подозреваете вы? Вы ведь наверняка кого-то подозреваете… Кто, по-вашему, мог это сделать?

— Как — кто? — На Алешином лице отразилось непритворное удивление. — Дерюгин, конечно!

Они уставились друг на друга и некоторое время сидели молча, пытаясь сообразить, что к чему.

— Почему? — выговорил наконец Мышкин. — Почему вы так уверены?

— Не пойму я, — тоскливо пробормотал Алеша. — Вы что, серьезно спрашиваете? Да потому, что он от ревности с ума сходил! Я ему тогда сказал: «Вы думаете, она после этого к вам вернется?» — и попал в точку. Нечаянно. Он понял, что меня убивать смысла нет. А оставить все, как есть, тоже не мог. И убил ее. Это же… просто. У вас что, доказательств против него не хватает или вы… его боитесь?

И снова померещилось Мышкину что-то смутно знакомое…

— Доказательств не хватает… — пробормотал он. — А ваши аргументы — это, знаете, все же не доказательства. Мог и другой кто-нибудь быть.

Алеша открыл рот, собираясь что-то сказать, но ничего не сказал и только махнул рукой.

На протяжении всего этого разговора Мышкина подмывало задать один совершенно неуместный и бестактный вопрос. Ему хотелось спросить: как это вышло, что вы променяли одну на другую? В этом вопросе не было ни малейшего укора, никакого подтекста, никакого «как вы могли!». Тут было совсем другое. Ему хотелось проверить самого себя. В общем-то он понимал этого Алешу, но сам своего выбора все-таки не сделал… А ему почему-то очень хотелось понять, какой бы это был выбор. Он сам не понимал, зачем ему это понадобилось. Вопрос не имел ни малейшего смысла хотя бы потому, что выбирать было не из кого: одной из конкуренток не было в живых, другая не имела к нему ни малейшего отношения. Конструкция была чисто умозрительная. Собственно, задачку поставила сама покойница. «Все должны любить Настасью Филипповну», — припомнилось ему. Разумеется, ничего подобного он не спросил, а вместо этого, по какой-то странной ассоциации, задал совсем другой вопрос, без видимой связи с предыдущим разговором.

— Вы ведь филолог? — для чего-то поинтересовался он.

Алеша кивнул.

— А чем вы занимаетесь, если не секрет?

Алеша явно удивился, но не стал спрашивать, какое это имеет отношение к делу, а просто ответил:

— На данном этапе — прозой девятнадцатого столетия. Русской.

— Всей сразу? — в свою очередь удивился Мышкин.

— Нет-нет. — Алеша покачал головой. — Не Толстой, не Достоевский. Даже не Гончаров и не Лесков. Литературная среда, атмосфера, писатели второго и третьего ряда. Всякое такое…

И в третий раз Мышкину что-то померещилось… На этот раз ощущение было настолько острым, что ему захотелось немедленно выгнать собеседника и сосредоточиться, пока еще оставался шанс понять, что это было. «А что мне, собственно, от него еще нужно? — как-то вяло подумал он. — Да пожалуй, все…»

— Ладно, Алексей Дмитриевич, — сказал он. — Довольно на сегодня, я думаю…

— На сегодня? — насторожился тот. — Меня… еще вызовут?

— Точно не знаю, — честно признался Мышкин. — Скорее всего да.

— Понятно, — уныло пробормотал Алеша. — Всего хорошего.

Он принял из рук Мышкина подписанный пропуск и понуро направился к выходу. Уже взявшись за ручку двери, он вдруг застыл, как будто о чем-то вспомнив, и обернулся к Мышкину.

— Скажите… — пробормотал он с совершенно растерянным видом. — Это правда, что Катя звонила Агнии и… приглашала в гости? Вы это… не для того, чтоб меня… поймать?

— Не для того. Так говорит Агния, — терпеливо повторил Мышкин. — Не думаю, чтобы она это сочинила. Да и зачем? Впрочем, вам виднее…

— Н-нет, она не сочиняет… — покачал головой Алеша. — Но ведь это безумие? — добавил он с какой-то странной, беспомощно-вопросительной интонацией.

— У них были сложные отношения, — уклончиво проговорил Мышкин. — Вы тут, может быть, кое-что проглядели…

— Я не проглядел… Я не хотел… видеть… Ну ладно. — Алеша устало махнул рукой и вышел из кабинета.

«Еще хотелось бы знать, что они в нем все-таки нашли, причем обе», — сварливо подумал Мышкин, глядя ему вслед, — и тут же сам над собой от души поиздевался.

Как только за Алешей закрылась дверь, Мышкин вскочил и повернул ключ в замке. Секунду спустя он тяжело вздохнул и повернул ключ в обратную сторону. Запираться не имело смысла — если бы кто-нибудь постучал, он все равно не выдержал и открыл бы. «Нужно быстренько, быстренько все это обдумать, пока никто не пришел, — сказал он сам себе. — Прежде всего, этот разговор. Пойдем по обычной схеме… Допускаю ли я, что он — убийца?» Мышкин немного поразмыслил и ответил совершенно честно, причем ответ удивил его самого: «Не знаю». Он еще раз старательно перебрал в памяти свои и Алешины реплики и вынужден был признаться, что у него не сложилось никакого мнения, интуиция молчит. «Это потому, — подумалось Мышкину, — что разговора не получилось. И между прочим, скорее всего по моей вине. Как-то я на него с самого начала смотрел… не так. А как? А так! Черт знает как я на него смотрел! Похож — непохож, что они в нем нашли — как будто он не подозреваемый, а конкурент мой, ей-богу! Как будто я тут не убийство расследую, а отношения выясняю. Вот и не понял ничего. Конечно, при таком подходе ничего не поймешь! Ну, хорошо, интуиция молчит — попробуем рассуждать логически. Мотива не видно. То есть просто совсем не видно. Он пытался убедить меня, что это Дерюгин… Надо полагать, он действительно так считает — разумеется, если он сам не убийца… Иначе какой ему смысл подставлять Дерюгина? Если бы Катя была жива, тогда другое дело, тогда было бы понятно. Но теперь?.. Инцидент исчерпан… Делить больше нечего. Но вот что странно… Чего-то он все-таки недоговаривает… Интуиция мне, конечно, отказала, но не до такой же степени… Постеснялся признаться, что был возле дома… Малодушия постеснялся. Тоже, между прочим, странно. Тут, казалось бы, не до этических тонкостей… Когда я сказал, что против Дерюгина нет доказательств, он что-то хотел… но смолчал. Знает про пистолет и отпечатки? В таком случае это все-таки он… — Мышкин вздохнул и потер лоб рукой. — Хожу по кругу… Стоп! Но что-то там было такое… совсем из другой оперы… Что-то такое, что я его чуть не выгнал… и даже в общем-то выгнал… Что же это было-то, Господи? Я спросил… да, кажется, я спросил его, чем он занимается. Он ответил: русской прозой, писателями второго ряда… Что-то тут есть… — И тут его осенило. — Что там говорила Агния? «Мы познакомились из-за дурацкого квипрокво, устроители все напутали…» — Он вскочил со стула и забегал по комнате. — Ну конечно же! Вот она, точка пересечения! Только что же все это значит?»