— Я решил, что это из-за проблем со стоком воды, — сказал он, — и не придал этому значения. В тот вечер я засиделся допоздна, нужно было сделать работу для собора, — уточнил он для присяжных, — и спать пошел в половине двенадцатого. Задергивая шторы в спальне, я увидел какого-то человека в саду обвиняемого и заметил, что яма засыпана.

— Вы узнали этого человека? — спросил прокурор.

— Нет. Было темно, и из моего окна это место не так уж хорошо видно. Возможно, это был мужчина, но, честно говоря, подробнее я описать его не могу.

Это признание делало его показания, и так данные под присягой, еще более достоверными. Я посмотрел на присяжных: на них это произвело впечатление.

— И что было потом, мистер Клерк? — спросил прокурор.

— Меня это немного озадачило, — сказал добродетельный алтарник, — но больше я об этом не думал. Но когда я узнал, где было обнаружено тело Джорджа Тилбери, я решил, что нужно пойти в полицию и рассказать о том, что видел.

Мистер Клерк производил впечатление добропорядочного и достойного гражданина. Его показания были немногословны. Он говорил так, как говорит человек, который выполняет свой долг. Я посмотрел на галерею, где сидели зрители, и увидел среди них его сестру. Я заметил, что она улыбается. И тут вдруг, вспомнив всех свидетелей, которые дали показания против меня, я учуял явственный запах заговора.

— Свидетель ваш, — сказал прокурор, и, к моему ужасу, Саймон отказался его расспрашивать.

Не знаю, смог ли бы он заставить присяжных усомниться в рассказе алтарника, но он и не попытался это сделать и тем самым признал его достоверность. Уж не засомневался ли он в моей невиновности, подумал я. Мистер Клерк сошел с помоста и, выходя из зала, взглянул на сестру, ища ее одобрения.

Я был рад, что объявили перерыв, потому что у присяжных появилось время подумать. Но после обеда сюжет, до деталей кем-то прописанный, стал закручиваться совсем неожиданно.

Следующим свидетелем обвинения был некий Альберт Кассиди, владелец скобяной лавки в Лондоне, на Тотнем-Корт-роуд. Я его никогда в жизни не видел и был обескуражен, когда он кивнул мне как знакомому. А потом догадался, что он тоже участник заговора. Он сообщил суду, причем под этой смехотворной присягой, что второго апреля в три часа дня к нему в магазин пришел джентльмен и долго рассматривал выставленные на полке разнообразные ножи.

— Я заметил, что у некоторых он пробует пальцем лезвие и кончик. Других посетителей в магазине не было, поэтому я отлично его рассмотрел. Минут через пять он наконец определился с выбором и расплатился. Он купил широкий кухонный нож с короткой ручкой. Очень острый. Стоил он двенадцать фунтов восемьдесят пенсов. Нержавеющая сталь, — добавил он, взглянув на судью. — Я выбил чек. Увидев в газете фото обвиняемого, я узнал в нем того покупателя и передал чек полиции.

Он свои показания заучил наизусть, подумал я, и отрепетировал так же старательно, как я свое «не признаю», и его показания были так же точно ложью, как мое утверждение точно было правдой. Счет в качестве вещественного доказательства был передан судьям, и мне стало совсем не по себе. Будь я присяжным, я без лишних колебаний признал бы меня виновным, и когда Саймон опять отказался задавать вопросы свидетелю, я понял, что обречен.

Не допрашивал он и следующего свидетеля, помощника мистера Кассиди, который поклялся, что видел меня в магазине у полки с ножами. К этому моменту у меня не осталось и капли надежды. Я действительно был в тот день в Лондоне. Было известно, что я поехал на собрание школьных инспекторов. Также было известно, что собрание предполагалось закончить к обеду. Об этом знали сотрудники школы. И Люси об этом тоже знала. Я поискал ее глазами среди публики и тут же нашел. У нее было очень странное выражение лица. Я никогда прежде не видел ее такой и испугался. У нее был вид человека, у которого кончился запас доверия, и мне на мгновение стало страшно: а вдруг она сомневается в цели нашей поездки в Лондон, вдруг подумала, что я уговорил ее поехать со мной, чтобы заполучить алиби хотя бы на часть дня. Мне хотелось заорать: «Это неправда! Это неправда! Все это неправда!» Просто для Люси. За время судебного разбирательства я пережил много тяжелых моментов, но этот был самым невыносимым.

Следующим свидетелем был инспектор Уилкинс, офицер, который меня арестовал. Я не питал в отношении него никаких надежд — как не питал и в отношении других свидетелей. Правда в этом зале суда оказалась бы неуместной. Но Уилкинс оказался исключением.

— На основании какой информации вы арестовали обвиняемого? — спросил прокурор.

— В участок поступил телефонный звонок. Звонивший не представился, номер, с которого он звонил, установить не удалось. Он заявил, что видел человека, который закапывал нечто, напоминавшее тело, в саду при коттедже, принадлежащем обвиняемому. Я спросил, может ли он описать этого человека, он сказал, что человек был среднего роста, лет сорока с небольшим.

— Другими словами, — сказал прокурор, — по описанию это мог быть и обвиняемый.

Инспектор Уилкинс возмутился.

— В тот момент это не пришло мне в голову, — сказал он. — Под это описание подходят тысячи мужчин.

— Что вы предприняли?

— В участок часто поступают ложные звонки, и я с подозрением отношусь к тем, которые нельзя отследить, — ответил честный Уилкинс. — Но меня насторожило место, на которое указали. Я должен был отреагировать на этот звонок. Я решил осмотреть это место. Там мы и обнаружили тело. Несколько часов спустя я арестовал обвиняемого.

— Благодарю вас, господин инспектор, — сказал прокурор.

Саймон снова отказался допрашивать свидетеля. Он знал, что Уилкинс говорит правду. Если против его клиента и имел место заговор, инспектор в нем не участвовал. Он просто сделал то, что должен был сделать.

Тогда прокурор вызвал своего последнего свидетеля, и я понял, что его он оставлял для решающего удара. Этого человека я не знал, но он был в полицейской форме, в чинах и заявил, что служит в полицейском управлении Кента. Он утверждал, что вместе с криминалистами тщательно обследовал машину обвиняемого. Следов крови или кожи он не обнаружил, но были отпечатки пальцев. Кроме отпечатков пальцев обвиняемого на приборной доске имелись достаточно свежие отпечатки пальцев Джорджа.

— Было ли еще что-либо? — спросил прокурор, который отлично знал, что есть еще много того, что меня изобличит.

— Была пуговица, — сообщил свидетель. — Ее обнаружили у спинки переднего пассажирского кресла. После осмотра тела выяснилось, что она идентична той, которой не хватает на школьном пиджаке Джорджа.

На миг мне показалось, что я читаю какой-то захватывающий детектив, причем написанный очень убедительно. Мне не терпелось дочитать до конца и порадоваться, узнав, что злоумышленник получил по заслугам. И тут вдруг я услышал, как владельца машины — меня — назвали «обвиняемым», и вздрогнул: понял, что главный герой я и это вовсе не детективный роман.