Зеленая «Ауди» немного попетляла по переулкам Васильевского острова, переехала по Тучкову мосту на Петроградскую сторону и свернула на набережную Ждановки. Черный «Лендровер» ехал за ней как пришпиленный, мы скромно держались позади.

После поворота с моста большая часть машин поехала прямо, на Большой проспект, и мы оказались вплотную к «Лендроверу». Остановившись на перекрестке, дружно уставились на его номер… и хором вздохнули: номер был старательно замазан грязью.

– Грубо работают! – проворчал дядя Вася. – Не скрываются, номера замазали…

Наконец «Ауди» подъехала к парфюмерному магазину и остановилась.

«Лендровер» встал совсем рядом, дядя Вася свернул в соседний переулок, откуда просматривались оба входа в магазин, прижался к тротуару и заглушил мотор.

– Как бы узнать их номер? – проговорила я, вытянув шею и разглядывая черный джип.

– Молча! – ответил дядя Вася.

Он все еще дулся на меня из-за собственной ошибки. Мужчины – они всегда так, признать свой промах для них – нож острый…

Мимо нашей машины брел бородатый бомж, похожий на математика Перельмана. Одет он был в потрепанное пальто предположительно черного цвета, от которого с возмущением отказалось бы уважающее себя огородное пугало. В руке бомжа болталась авоська с торчащими из нее бутылочными горлышками.

Дядя Вася неожиданно оживился, выскочил из машины и догнал бомжа. Тот отшатнулся, заслонился рукой и забормотал:

– Чего надо, мужик? Чего тебе надо? Я никого не трогаю, никому не мешаю, гуляю себе по улице, воздухом дышу, о жизни думаю, бутылочки собираю…

– Заработать хочешь, мыслитель? – в лоб спросил его дядя Вася.

– Это смотря как! – посерьезнел бомж. – Если куда ехать надо – это я несогласный, бывали случаи! Вон, Митю Кудрявого соблазнили бутылкой, посадили в машину, и больше никто Митю не видел. Небось разобрали на органы, и теперь Митины почки в одной стране, сердце в другой, а что осталось, закопано под кустом у дороги…

– Кончай ужастики рассказывать, твои гнилые почки никому, кроме тебя, не нужны!

– И свободу свою я ни за какие деньги не продам! – с пафосом проговорил бомж. – Человек рожден свободным, как птица, и должен беречь свою свободу, как эту… как ее… осознанную необходимость, вот!

– Остынь, на твою бесценную свободу тоже никто не покушается! – перебил его дядя Вася. – Все, что мне от тебя нужно, – это пять минут твоего времени.

– Мое время дорого стоит! – с достоинством произнес бомж. – Пять минут – двести рублей!

– Сто! – ответил дядя Вася. – Возьми себя в руки, ты же не адвокат по бракоразводным делам!

– Сто пятьдесят, но это унизительно!

– Ладно, пусть будет сто пятьдесят! – согласился дядя Вася, прикинув в уме свои финансовые возможности. – Теперь внимательно слушай, что нужно сделать…

Он пригнулся к бомжу и что-то зашептал.

Бомж внимательно выслушал его, помрачнел и заявил:

– Это связано с большим риском для жизни и здоровья. Могут даже морду набить. Причем с особым цинизмом.

– Так что – отказываешься?

– Почему отказываюсь? Не отказываюсь, но применяю повышенный коэффициент. Как на вредных и опасных работах.

– Сколько?

– Четыреста!

– Нет, это слишком дорого! – замотал головой дядя Вася. – За такие деньги я бомжом переоденусь и сам все сделаю!

– Ты – бомжом? – Дяди-Васин собеседник делано рассмеялся. – Да у тебя ничего не выйдет! Для этого нужен талант, артистизм! Нужно войти в образ, проникнуться духом роли! Нужно не меньше месяца репетиций… так и быть, триста пятьдесят! Но ни рубля меньше!

– Не иначе, ты раньше в театре играл, актером был? – поинтересовался дядя Вася. – Триста пятьдесят – это дорого, у меня таких денег нет. Я же тебе не роль в телесериале предлагаю. Ладно, сойдемся на двухстах. Соглашайся, это хорошие деньги за пять минут работы.

– Не актером я был! Бери выше – режиссером! – гордо ответил бомж. – Между прочим, большие надежды подавал! Пресса меня замечала! В «Вечерке» написали: «Неожиданную, хотя и спорную трактовку образа Бабы-яги предложил в детском спектакле режиссер Выдыхаев… его Баба-яга – это сложная, неоднозначная натура, но в первую очередь – она настоящая женщина…» Так вот, режиссер Выдыхаев – это я… Ладно, триста – и бьем по рукам!

– Двести пятьдесят! – Дядя Вася вынул из кармана деньги и помахал ими перед носом бывшего режиссера.

Это решило дело. Тот схватил купюры, спрятал их куда-то внутрь своего немыслимого пальто и потянулся, чтобы рукопожатием подтвердить заключение договора.

Василий Макарович ловко избежал антисанитарного рукопожатия и вернулся в машину, чтобы оттуда вместе со мной наблюдать за развитием событий.

Все дальнейшее нам было хорошо видно, как будто мы с дядей Васей сидели в третьем ряду партера. Как известно, именно в третьем, в крайнем случае, в четвертом ряду покупают билеты настоящие театралы – в двух первых рядах обзор сцены гораздо хуже, и угол зрения неправильный, искажающий режиссерскую трактовку.

Итак, нанятый дядей Васей бомж вышел из переулка и неторопливо двинулся в сторону черного «Лендровера». Немного не доходя до него, он незаметно вытащил из своей авоськи одну бутылку и ловко закатил ее под задние колеса джипа.

Поравнявшись с «Лендровером», бывший режиссер заглянул под него и изобразил всей фигурой радость находки, какая бывает у грибника при виде целой стайки белых грибов или аккуратных крепеньких подосиновиков.

Надо сказать, сыграл он эту радость очень выразительно и достоверно, так что сам великий Станиславский, увидев эту сцену, наверняка сказал бы: «Верю!»

Кряхтя, бомж опустился на колени и полез под джип.

При этом он как бы невзначай протер полой своего пальто задний номер подозрительной машины.

Дверца «Лендровера» распахнулась, и из него выскочил худой бледный мужчина с длинными, неестественно белыми волосами и белесыми, почти незаметными бровями, придававшими его лицу жалкое и отталкивающее выражение.

– Это он! – прошептала я, вцепившись в дяди-Васину руку. – Он, тот самый мужик, который пытался меня утопить вместе с покойным Игорем Лапиным!

– Точно? – переспросил дядя Вася и сочувственно погладил меня по руке. – Ну, ничего, тезка, мы с ним посчитаемся!

Собственно, я уже знала от Натальи, что человек в черном джипе – тот самый беловолосый злодей, но одно дело – знать это с чьих-то слов, и совсем другое – увидеть собственными глазами.

В это мгновение передо мной снова встала та страшная картина – бледное лицо с длинными бесцветными волосами, прильнувшее к заднему стеклу катящейся в воду машины…

Я отогнала от себя страшное воспоминание и сосредоточилась на том, что происходило возле «Лендровера».