— Какой ты предусмотрительный, — хвалю.

— Так я же тут работал, знаю.

Смолов подает мне один бутерброд и разливает чай по кружкам.

— Расскажи, как ты стал инструктором по парашютному спорту и почему бросил, — спрашиваю, откусывая сэндвич.

— Я прыгал с пятнадцати лет, потом служил в армии в ВДВ. Когда вернулся, надо было где-то работать, ну я и устроился сюда. На тот момент у меня на счету было полторы тысячи прыжков, так что взяли. Поработал пару лет и увлекся машинами.

Я аж чуть ли не давлюсь от такого признания.

— Ты прыгал с пятнадцати лет!? — изумляюсь. — А несовершеннолетним можно?

— Можно. Обычно требуется разрешение от родителей, но не везде.

— А зачем ты так рано начал?

— Было интересно один раз прыгнуть, а потом затянуло.

— Господи, — это все, что я могу вымолвить.

Чего еще я не знаю о Смолове?

— А почему бросил эту работу?

— Увлекся машинами. Ну и в гонках денег больше. Здесь все-таки сезонная работа, прыжки только с апреля по октябрь.

— А разве гонки проводят зимой?

— Нет, но у меня же еще автосервис. А если очень хочется устроить заезд, то это всегда можно сделать в теплой стране. Мы несколько раз за зиму выбираемся куда-нибудь, где нет снега и где можно договориться о проведении гонки.

— У тебя очень интересная и необычная жизнь, — честно признаюсь.

— А у тебя нет?

— У меня нет, — вздыхаю и опускаю глаза к струйке пара, что поднимается над кружкой чая.

— Все в твоих руках. Ты в любой момент можешь изменить свою жизнь, как тебе хочется.

Ухмыляюсь про себя. Легко говорить об этом людям, которые всегда были свободны в своих передвижениях. Я даже чтобы выйти к Вите и поехать сюда, должна была тайком крастись из особняка.

Через час мы идем к самолету. Он совсем маленький, не такой, как я привыкла видеть в аэропортах. Витя дает мне защитные очки, сам надевает такие же. За спиной у него уже рюкзак с парашютом.

— Готова? — спрашивает в последний раз.

Я уже знаю, что если ступлю в самолет, то назад дороги не будет. Мы прыгнем, даже если, поднявшись в небо, я передумаю.

— Готова, — уверенно заявляю, а сама чувствую, как начинают трястись поджилки.

Без лишних слов Витя становится у меня за спиной и пристегивает к себе. Щелчок ремней — как доказательство того, что меня ждет нечто необратимое.

Адреналин разгоняется. Бежит по венам быстрее, чем кровь. Стучит в ушах так, что заглушает двигатель самолета.

Мы поднимаемся на борт.

— Еще не поздно передумать, — шелестит над ухом голос Вити. Смолов, словно змей-искуситель.

Быстро мотаю головой, давай понять, что нет.

— Готовы! — громко кричит Витя пилоту.

Я пребываю в таком азартном фееричном состоянии, что даже не чувствую, как взлетает борт. Лишь минут через пять замечаю в маленьком иллюминаторе полоску рассвета над землей. Дышу через рот, потому что через нос воздуха совсем мало. Уши заложило, поэтому голос Вити слышится, как через вату:

— Ты слишком сильно трясешься.

Он обнимает меня. Обеими руками прижимает к себе крепче, чем ремни. Закрываю глаза, кладу голову ему на плечо. Стараюсь сконцентрироваться на нашей физической близости. С Витей всегда тепло и уютно, сейчас не должно быть исключением.

Он ведет носом по моей щеке, виску, волосам. Успокаивающе целует.

— Не бойся, я рядом.

Киваю.

Его губы снова касаются моей щеки. А потом еще и еще. Каждый поцелуй электрическим разрядом простреливает. Наверное, Смолов хочет меня успокоить, но поцелуи только еще больше волнуют меня. Сердце ходуном заходится.

Сжав меня руками еще сильнее, Витя делает шаг. Не открывая глаз, я за ним.

«Сейчас будет прыжок», пронзает мысль.

Новый выброс адреналина. С каждым шагом его все больше и больше. Шум, грюк — открылась дверь. Поток воздуха ударил в лицо, и вот теперь я распахиваю веки. Смотрю за борт, в темную бездну, и внутри все обмирает.

Господи, Боже мой…

— Пора, — слышу громкую команду Смолова.

Выгибаюсь, как показывал на инструктаже Коля, и со всей силы зажмуриваю глаза. В момент, когда Витя делает шаг в пропасть, я отдаю ему самое ценное, что у меня есть, — всю себя.

Глава 29. Полет

Мне конец.

Это единственная мысль, которая сиреной вопит в голове, пока меня швыряет из стороны в сторону в потоке воздуха. Я лечу в воздушную яму, это моя неминуемая смерть. Меня как будто закрутило торнадо. Как в американских фильмах — ветряная воронка, которая сносит все на своем пути: дома, людей, машины, животных.

Потоки воздуха больно бьют по щекам. Кричу, что есть силы, срывая голосовые связки. Дышать не получается ни через нос, ни через рот. В ушах стоит свист.

Паника.

Она охватывает меня и с каждой миллисекундой нарастает в геометрической прогрессии. Доходит до своей критической точки, достигает апогея.

Я же еще так много не успела сделать…

Говорят, перед смертью вся жизнь проносится. Это так. Я вижу маму. Обычно ее лицо в моей памяти размыто, а вот сейчас образ четкий вплоть до едва заметной родинки на щеке.

Вижу ту уволенную горничную, на которую я из трусости свалила вину за разбитую вазу.

Вижу отчима. День, когда я первый раз, смущаясь и заикаясь, назвала его папой.

Похороны мамы, перешептывания прислуги о том, что смерть не была случайной.

Марат. Знакомство с ним. Как он ухаживал за мной весь вечер, приглашал танцевать. Объявление о замужестве. Наше первое свидание и мои неоправданные ожидания от него.

Витя. Эмоциональный взрыв с первой же секунды. Постоянное желание видеть его, разговаривать, касаться, быть рядом. Наша невидимая связь. Ее нельзя потрогать, можно только ощутить — как тянет к нему, как ломает без него.

— Мы набрали скорость. Слышишь меня? — врывается в голову голос Смолова.

Видения исчезают. Я вдруг понимаю, что получается дышать. Один вдох, второй. Сердце все еще колотится где-то в районе глотки, но паника медленно отступает.

— Попробуй открыть глаза. Не бойся, все под контролем.

Каждым миллиметром своего тела ощущая свободное падение, осторожно-осторожно размыкаю веки. Лучи света ослепляют. Требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть к ним. Набравшись смелости, с глубоким вдохом открываю глаза еще шире.

Из голубого горизонта выглядывает огромное желтое солнце. Его лучи