— Знаю, книжки читал, телевизор смотрел, — спокойно ответил Турецкий, не желая вступать со своим конвоиром в спор. Он подошел к коню, стал его гладить, приговаривая: — Ах ты, мой красавец! Наверное, быстрый скакун, раз тебя подарили такому заслуженному человеку.

— Ты давай не отвлекайся, — буркнул сержант. На солнце его совсем разморило, душа требовала алкоголя, но опять зачерпнуть пиво испытанным способом после коня он брезговал.

— Ну чего ты… Тебе еще пять минут осталось сторожить меня. А я три года лошадей не видел. Дай поговорить с конем. Тебе что, жалко? — Турецкий опять погладил коня по крутому, лоснящемуся на солнце боку и заворковал: — Хороший… Хороший… Ноги ровненькие, бока какие у тебя крутые. Видно, хорошо за тобой хозяин ухаживал. А глаз какой бешеный! Видать, с норовом конек! Хороший…

Сержант хмыкнул и стал читать следующее слово, удивляясь про себя интересу москвича к коню. Ему-то самому кони были до лампочки. Вот корову бы хорошо, от нее польза, молоко парное. Кто-то говорил, что от парного молока, если его смешать с пивом, у мужика сила появляется, неутомимым он становится. Вспомнилась девка на календаре и ее наглые цыцьки. В городе таких навалом, в большом городе, Краснодаре. Степка Байда говорил — идешь по улице вечером, по центру, а они тебя прямо за руки хватают. За деньги можно любую выбрать. Станичные девки не такие, их отцы-матери на привязи держат. Только замуж выпускают. А на кой ему жинка? Ее кормить, одевать надо, дети пойдут — и на них одни расходы… Он вздохнул, представляя, сколько забот на него навалится, если он надумает жениться. В Тихорецке, говорят, живут две сестрички-невелички, легко на уговоры поддаются. Но им тоже надо бутылку поставить, конфеты в коробке… Все девки денег хотят. Вон даже Любка, соседка, над ним смеется, говорит: «Заработаешь на ресторан, свозишь в Тихорецк, так и быть, прогуляюсь с тобой по улице вокруг дома». А Ленка, Володькина племянница, хоть денег и не требует, нос воротит. И было бы чего! Ни кола ни двора, если бы не дядька, скиталась бы по чужим хатам… Да и внешне не из красавиц — нос маловат, брови негустые, все лицо в конопатинках, и за пазухой — как кот наплакал. Только ростом и вышла. А плечи, как у пловчихи. Соседка тетка Варвара говорила, что видела, как эта Ленка каждое утро руками размахивает, как мельница, зарядку делает. Где это видано, чтобы девка по утрам руками махала? Ей бы лопату в руки, нехай грядки копает. А так какая от нее польза? Книжки читать каждый дурак горазд. А ты вырасти картохи, чтобы и семью прокормить, и на базаре продать… Подумаешь, учительница! Вон Клавка Потапова тоже учительница, а вышла замуж за Алешку, не погнушалась, что простой работяга. Даже когда он поддатый на грузовике к дому подъезжает, бежит к нему со всех ног, на шею кидается. Вот это любовь…

Как ни осуждал учительшу про себя Петро, понимал, что он ей совсем безразличен. Хоть на коне перед ней гарцуй, хоть на «уазике» восьмерки выписывай… «Уехать бы отсюда», — с тоской думал Петро.

Из окна доносились пьяные крики и гогот. Скорее бы его сменили… Он не успел и охнуть, как Турецкий рванул на себя ствол его автомата и, резко наклонившись, стукнул его лбом в голову. Сержант осел. Турецкий загородился конем от окна милиции, бережно усадил сержанта на табуретке и уложил на колени автомат, приговаривая вполголоса:

— Хороший мой… Посиди, родной, отдохни, головку тебе напекло…

В это время в окне появилась красная рожа начальника. Ничего не подозревая, он закричал через весь двор, зычным криком заглушая пьяные выкрики в глубине кабинета:

— Волохов! Давай веди придурка в клетку и до нас! Ты чего там, заснул? Я тебе щас устрою, мать твою!

— Вот черт! Высунулся как не вовремя, пьяная морда! — нервно буркнул Турецкий, развязывая узел, над которым пару минут назад колдовал Олег. — Ну почему все через…

Начальник отделения на мгновение отвернулся и крикнул кому-то в комнату, пытаясь перекричать пьяные песни:

— Ященко, пойди разбуди его! Еще два часа будет сидеть у меня на солнце… Эй! Ты куда, паскуда?!

На его глазах Турецкий ловко запрыгнул на коня, легко перескочил невысокий забор и исчез за деревьями.

Начальнику спьяну не сразу удалось расстегнуть кобуру. Он вытащил пистолет и потрясая им в воздухе, крикнул:

— Хай тоби грець! «Прокурор» сбежал!

Конь несся галопом во весь опор, только копыта стучали по грунтовой дороге, оставляя за собой небольшие облака пыли. Турецкий вцепился в поводья, радуясь, что коня успели оседлать. Без седла он вряд ли смог бы удержаться на спине у такого резвого скакуна. Он оглянулся — погони не было. Представил, что сейчас творится во дворе милиции. Пьяные милиционеры толкаются у машин, споря, кому садиться за руль, отталкивая друг друга и матерясь. Представленная картина доставила ему удовольствие, и он хмыкнул. Справа от дороги тянулись поля кукурузы. Урожай в этом году был хороший. Кукуруза в человеческий рост стояла сплошной стеной, и он направил коня прямо в ее густые заросли. Надо потоптаться хорошенько, чтобы с дороги было видно проложенную широкую просеку. Он направил коня в глубину кукурузного поля, там изменил направление, чтобы выскочить опять на дорогу, но подальше от этого места. Конь вынес его на дорогу, и Турецкий направил его влево, между деревьями негустой рощи. С растительностью в этой местности было бедновато. Между тем вскоре деревья уже закрывали его от дороги. Турецкий спешился, приходя в себя после непривычной езды. Он уже и не помнил, когда последний раз сидел на лошади. Наверное, еще в студенческие годы, когда их всем курсом отправили на помощь колхозникам убирать картошку. Тогда в свободное время все парни пытались найти себе развлечение, и местный конюх взялся обучить их верховой езде. Турецкий не был самым старательным учеником, но какие-то навыки приобрел. Вот и пригодилось…

Он погладил коня по взмокшей шее:

— Спасибо тебе, конек-горбунок. Где ж мне твоего хозяина найти? А? Ведь это он тебя подарил начальнику милиции?

Конь покосился на него карим глазом и тихонько фыркнул.

— Извини, конек, но когда найду его — обязательно покалечу… — признался Турецкий своему спасителю и потрепал его по гриве.

Конь смотрел на него.

— Ну вот, молчишь. Значит, согласен. А теперь давай на свободу. Сослужил ты мне хорошую службу, никогда тебя не забуду.

Турецкий порылся в карманах, но там, кроме крошек от раздавленного печенья, ничего не осталось. Конь благодарно коснулся своими влажными губами ладони Турецкого, и тот почувствовал небольшой укор совести. Но коня оставлять при себе нельзя, опасно.

— Ну, давай, а то с такой приметой меня живо поймают.

Турецкий резко хлопнул коня по боку и свистнул. Конь скосил на него глаз и неспешно потрусил между деревьями. Куда-нибудь да выйдет, кому надо — поймают.

День был в разгаре. И думать нечего показываться в селении. Небось на него уже облаву объявили. И уходить далеко не хотелось. Нужно было сначала разобраться с Олегом, поквитаться со своими обидчиками. Турецкий взглянул на солнце, сориентировался на местности и пошел в гущу рощи, надеясь найти там прибежище до того времени, когда наступит вечер.