Затем наступила неловкая пауза, как будто Тэлли и Мэннинг не знали, как им начать разговор. У Дарлинга было довольно ясное представление о том, что им от него нужно, и ему пришлось заставить себя не поддаться соблазну сказать им, чтобы они подошли к делу, приступили к сути. Он не хотел казаться заинтересованным; за многие годы он заработал немало долларов, держа рот на замке и слушая. В самом худшем случае он всегда что-то узнавал.

Мэннинг держался натянуто, его пиджак был застегнут, руки сложены, глаза прикованы к пламени единственной свечи на столе.

«Какого черта, — подумал Дарлинг, — не может быть вреда от вежливости». И он обратился к Мэннингу:

— Очень сожалею о ваших ребятах.

— Да. — Это было все, что ответил Мэннинг.

— Не могу себе даже представить... у нас есть дочь... это, должно быть...

Он не знал, что еще сказать, поэтому замолчал.

Мэннинг оторвал взгляд от свечи и поднял голову. Его глаза все еще казались спрятанными в пещерах.

— Да, капитан, не можете. Вы не можете представить себе. До тех пор, пока это не случится с вами. — Мэннинг пошевелился на стуле. — Вы знаете, самое худшее, что я испытал до этого, было, когда они подали заявление в колледж. Впервые моим детям угрожало что-то, от чего я не мог их защитить. Их жизнь, их будущее находились в руках незнакомых людей, над которыми я не имел власти. Никогда, за всю мою жизнь, я не чувствовал себя таким бессильным. Однажды я обнаружил, что теряю зрение в одном глазу. Я отправился к докторам, прошел все обследования, но все было в порядке. Однако я продолжал терять зрение. Затем как-то раз я играл в сквош с одним приятелем и рассказал ему о своем недуге — думаю, как оправдание того, что я так сильно проигрывал, — и он ответил, что когда его дети поступали в колледж, у него появился язвенный колит. То, что случилось со мной, оказалось истерической слепотой. Как только детей приняли в колледж, она пропала. Я поклялся тогда, что ничего подобного больше не повторится, — Он сжал руки и покачал головой. — Вы хотите знать, каково это чувство? Я чувствую себя так, будто я мертв.

Тэлли сделал еще глоток, потом сказал:

— Капитан Дарлинг, нам понравилось то, что вы заявили на собрании.

— Вы были там? Зачем?

— Мы находились в конце комнаты. Нам хотелось узнать, как люди реагируют на все происходящее.

— Ну, это ясно, — ответил Дарлинг. — Они перепуганы до смерти. На грани паники. Они видят, что их миру угрожает что-то, чего они даже не могут понять, а тем более что-то предпринять для спасения.

— Но вы не... не перепуганы, как мне кажется.

— Вы слышали, что я сказал там. Этот случай нисколько не отличается от других огромных и ужасных природных явлений. Если вы не тронете это существо, оно не тронет вас — Дарлинг подумал о детях Мэннинга и добавил: — Ну в общем... как правило.

— Тот доктор, что был там, Сент-Джон... он попросту дурак.

— Это только одна сторона дела.

— Но есть кое-что, в чем я с вами не согласен. То, что происходит здесь, не случайное явление.

— Что же это тогда?

Дарлинг и Тэлли взглянули на Мэннинга, затем Тэлли продолжал:

— Скажите, капитан, что вы знаете об архитеутисах?

— Я прочитал то, что вы написали, и другие материалы. Не так уж много.

— Что вы думаете о них?

Дарлинг задумался.

— Всегда, когда я слышу разговор о чудовищах, — сказал он, — я вспоминаю о «Челюстях». Люди забывают, что «Челюсти» — художественный вымысел, а это, говоря другими словами... ну, вы знаете что... дерьмо, простите за выражение. Как только вышла эта кинокартина, капитан каждого судна, начиная отсюда и заканчивая Лонг-Айлендом и Южной Австралией, принялся фантазировать о тридцати-, сорока— и пятидесятифутовых белых акулах. Я завел себе правило: когда кто-то рассказывает мне о твари размером с трактор с прицепом, я сразу же уменьшаю это на треть или вполовину.

— Весьма здравое суждение, — согласился Тэлли. — Очень здравое. Но...

— Но, — продолжая Дарлинг, — что касается этого зверя, мне кажется, что, когда вы слышите рассказы о нем, правильным будет ничего не уменьшать. Правильным будет, наоборот, все удваивать.

— Именно, — подтвердил Тэлли. Его глаза сияли, и он наклонился к Дарлингу, как будто обрадовавшись, что нашел родственную душу. — Я уже сказал вам, что я малаколог, но моя специализация — теутология, изучение кальмаров, особенно архитеутисов — гигантских кальмаров. Я провел жизнь, изучая их. Я пользовался компьютерами, строил диаграммы, препарировал ткани их плоти, нюхал ее, пробовал на вкус...

— Пробовали? Какой же у нее вкус?

— Аммиака.

— А живого когда-нибудь видели?

— Нет, а вы?

— Никогда, — ответил Дарлинг. — И мне бы хотелось, чтобы так и осталось впредь.

— Чем больше я изучал их, тем больше убеждался в том, как мало знает человек о гигантских кальмарах. Никто не знает, до каких размеров они вырастают, до какого возраста живут, почему иногда попадают на мели и море выбрасывает их мертвые тела... даже сколько существует их видов: одни говорят, что три, а другие утверждают, что девятнадцать. Это классический пример старой пословицы: «Чем больше знаешь, тем больше понимаешь, как мало знаешь на самом деле». — Тэлли оборвал себя и в смущении добавил: — Простите, я увлекся. Я могу сказать об этом кратко, если вы...

— Продолжайте, — отозвался Мэннинг, — капитан Дарлинг должен знать.

«Они подбивают меня, — думал Вип, — они охотятся за мной, раздразнивая, будто я голодный марлин».

— У меня есть теория. Не хуже других и даже получше некоторых. До середины прошлого столетия никто особенно не верил в существование архитеутиса или вообще каких-либо гигантских головоногих. Несколько случаев, когда их видели, сочли за бред потерявших разум моряков. Но внезапно, в семидесятых годах девятнадцатого века, они стали появляться намного чаще: их видели, они оказывались на мелях и даже нападали на суда, и...

— Я читал об этих случаях, — сказал Дарлинг.

— Дело состоит вот в чем: было так много очевидцев, что люди впервые поверили в существование гигантских кальмаров. Затем все снова затихло до начала девятисотых годов, когда по неизвестной причине их стали обнаруживать вновь, были случаи их гибели на мелководье. Меня заинтересовало, есть ли в этом какая-то закономерность, поэтому я стал собирать все сообщения об их обнаружении и гибели на мелях. Я ввел эти материалы в компьютер вместе со всеми данными о значительных погодных изменениях — изменениях в направлении течения и тому подобное — и запросил компьютер найти какой-нибудь ритм или смысл всего этого. Компьютер выдал заключение, что закономерность в обнаружении и гибели на мелях гигантских кальмаров есть. Эти ритмы совпадают с циклическими отклонениями в ветвях Лабрадорского течения, огромного потока холодной воды, который омывает все Атлантическое побережье. Большую часть цикла архитеутис никогда и нигде не встречается, ни живой ни мертвый. Но в течение нескольких первых лет цикла по какой-то причине — температура воды, запасы пищи, не могу сказать, что именно, — это животное появляется.