– Правда, что ли? – Наоми лениво и соблазнительно, по-кошачьи потянулась. Или так представилось Натану. – Класс! А я боялась за тебя.

– Боялась? В самом деле?

– Боялась, из твоей затеи с Ройфе не выйдет ничего интересного. Но нет. Это классно.

– Не уверен. Он, по-моему, помешанный. Неужели когда-то он в самом деле был врачом? Трудно поверить. Может, у него Альцгеймер?

– Что же такого безумного он делает? – спросила Наоми, а потом сказала еще несколько слов, но начались помехи, и Натан услышал только кваканье.

– Ты пропадаешь. Слышишь меня? Пришлю тебе фотографии. Фотографии пришлю.

Но Наоми уже пропала – “Разговор завершен”. Натан подошел к дому Ройфе и нажал кнопку звонка, уж больно скромного для шикарной входной двери – черный пластиковый кубик с белой клавишей, спрятанный за наличником из искусственного камня. Кнопка засветилась, однако из глубины герметичного дома-мавзолея Натан не услышал ни звука. Наконец дверь открыла Чейз.

– Привет, Натан. Забыли ключи?

– Хм, у меня нет ключей.

– Если собираетесь здесь жить, вам нужны ключи.

Тело Чейз, как всегда, почти полностью скрывала одежда – расклешенные шелковые брюки, блуза с длинными рукавами и воротником-стойкой, замшевые ботинки. Интересно, скоро она начнет носить рукавицы?

– Да, это… было бы неплохо…

Повисла неловкая пауза. Чейз улыбалась, но не двигалась с места, умышленно загораживая вход.

– …иметь свои ключи…

Снова пауза.

– …от вашего дома.

Никакой реакции. Может, Чейз всегда так встречает гостей у входной двери? Натан решил радикально сменить тактику.

– Хотите прогуляться со мной?

– Ой, нет, я не могу, – сказала Чейз беззаботно. – Я на карантине.

– Vraiment? Il s’agit d’une maladie sérieuse?[22]

Улыбка Чейз исчезла, но больше на ее лице ничего не отразилось, и дверь захлопнулась у Натана перед носом. Вскоре приехал Ройфе на древнем “кадиллаке-севиль” девяностых годов, припарковался на подъездной аллее, вышел из автомобиля с теннисной ракеткой в руке и обнаружил Натана, сидящего на ступеньках крыльца.

– Что, захлопнул дверь и остался снаружи? – крикнул доктор, шагая напрямик через газон, и задорно рассмеялся. В элегантном тренировочном костюме “Пума” щуплый Ройфе выглядел стройным и подтянутым.

– А я и не был внутри.

Взойдя по ступеням портика, Ройфе продемонстрировал бэкхенд – ракетка нахально просвистела у самого лица Натана.

– А госпожа хозяйка тебе не открыла?

– Я заговорил с ней по-французски – похоже, зря, – и она захлопнула дверь у меня перед носом.

Лицо доктора омрачилось, но лишь на мгновение.

– Да уж, хватило у тебя ума… Вот те раз! Зачем ты это сделал?

– Она рассказала мне, что училась в Сорбонне. Комплексовала из-за своего французского. Я решил застать ее врасплох, немного встряхнуть. Встряхнул, видимо. Я правда сделал что-то не то?

– Ну, французский напоминает ей о прошлом, а никаких напоминаний о прошлом на данном этапе лечения быть не должно. Фрейдистам вход воспрещен!

Ройфе шлепнул Натана по спине, предварительно перехватив ракетку Prince EXO3 левой рукой. Натан встал, пожал плечами:

– То есть я облажался? И теперь меня выгонят с ранчо?

– Да что ты! Мы выдадим тебе собственные ключи. Ну? Наверное, от такого журналисты кончают во сне? Ключи от королевства! Надеюсь, ты не злоупотребишь этой привилегией. А то знаю я вас, мальчишек, – хлебом не корми, дай порыться в чужих столах и нижнем белье.

После разговора с Натаном Наоми уснула. Она звонила с телефона Аростеги – необычайно длинной и тонкой японской “раскладушки” LG, чтоб не связываться с роумингом; сам профессор спал внизу на диване, Наоми поднялась в свою комнату и звонила оттуда. Натан, кажется, учуял Аростеги в ее голосе, и довольная Наоми легко погружалась в пространство сна, воздушного, как взбитые сливки.

Но теперь звякнул айпад – пришло электронное письмо, а она была весьма чувствительна к этому звуку и не смогла бы уснуть, не посмотрев, что там, мысленно заключив айпад в непроницаемую защитную оболочку. Он лежал на столе, до которого Наоми дотянулась, не вставая с постели и даже не пододвигаясь к краю. Девушка легла на спину, держа айпад над головой, и светящийся экранчик парил над ней, как добрый ангел, внушая необходимое спокойствие. Взглянув на панель оповещений, Наоми увидела, что это Натан прислал обещанные фотографии. В теме письма значилось: “Шокирующие нереальные фото… и не только!”

Наоми посмотрела превьюшки и растерялась; села, положила айпад на колени, чтобы работать с фотографиями. Кто эта молодая красивая женщина, которая стоит на коленях у детского столика, заставленного игрушечной чайной посудой? (Наоми сразу бросилось в глаза, что сервиз американский, в лучшем случае подделка под английский; она все больше осваивалась в закрытом японском мире, и неяпонская чайная посуда вдруг показалась ей невидалью – это порадовало Наоми: в ней явно происходила социокультурная метаморфоза à l’Arosteguyenne[23].) Но чем занята женщина на фотографиях? Играет в маленькую девочку? Фото в среднем разрешении Натан скомпоновал в три папки и сопроводил комментарием: “Это Чейз Ройфе, дочь доктора Ройфе. Говорит, что училась в Сорбонне у Аростеги совсем недавно, около года назад. У нее, пожалуй, нашлась бы для тебя парочка лаконичных фраз. Не хочешь показать своему новому дружку? Может, он ее узнает? Чую, она может произвести впечатление. А если нет, виной тому только твои прекрасные глаза!”

Вот он, механизм любви и мщения в действии – Наоми немедленно запаниковала, уязвленная предпоследней фразой. Очевидно, Чейз Ройфе произвела впечатление на Натана, и – если принять во внимание ее красоту, обнаженное тело и (давайте уж говорить честно) сумасбродство, на которое Натан всегда был падким, особенно если оно не сопровождалось активным саморазрушением, – Наоми сомневалась, что впечатление это чисто интеллектуальное. Стало быть, биохимическое впечатление, то есть худшего сорта. Но какого рода сумасбродство имеет место?

Самые острые аналитические инструменты были пущены в ход, и выводы оказались неутешительными. Наоми ощущала фотоаппарат в руках Натана, как в своих собственных, и ощущала, как по мере продвижения от общих планов, снятых короткофокусным широкоугольным объективом, к широкоугольным крупным планам, а затем и длиннофокусным интимным макроснимкам эта женщина, эта Чейз Ройфе, все больше привлекает Натана: фотографии были совершенно объективным документальным свидетельством, доказательством любви или по крайней мере сексуального влечения, если не одержимости. Ракурсы, углы съемки поведали Наоми всю историю: сначала ты заинтересовала меня только мимоходом, но теперь я, можно сказать, заинтригован, хотя и начинаю тебя бояться, а сейчас я приближаю тебя и немного нервничаю (снимки получаются очень сумбурными, никакой композиции), но ты хотя бы подпускаешь меня близко и не выказываешь недовольства, и вот ты словно приглашаешь меня рассмотреть твое лицо и тело, и я уверенно нахожу ракурс, который продемонстрирует твою пугающую красоту и возбуждающую таинственность в самом выгодном свете… К концу адского портфолио Натан буквально ползал по лицу и телу Чейз – великолепному подтянутому телу, покрытому… чем? Экземой? Укусами москитов? Мошек? Может, она купалась голой в озерах на равнине Канадского щита? И что такое она ест? Непонятно. Микроскопические ссадины неизвестного происхождения и попытки Натана во всех подробностях запечатлеть, как рука Чейз кладет что-то в рот, – больше Наоми ничего не видела.