Пальцы Наоми мелькали – она уже искала Грюнберга в “Википедии”. С размещенной в статье фотографии на нее смотрел человек с дикими глазами навыкате, толстыми губами и редеющими спутанными волосами.

– Конечно, я слышала о Грюнберге в связи с тем нашумевшим делом о крушении лодки. Он до сих пор практикует? Как лечащий врач?

Грюнберг едва избежал обвинения в homicide involontaire – непредумышленном убийстве – и приговора после трагикомического крушения лодки на реке Марне, в результате которого двое из трех его незаконнорожденных детей лишились голов, а пьяный доктор не пострадал; за упомянутым инцидентом последовала еще более неприятная публичная дискуссия о том, много ли пользы от гения в реальной жизни.

– На этом и строились его революционные исследования. На пациентах вроде Селестины.

– Вы сами говорили с Грюнбергом об этом диагнозе? – спросила Наоми.

– Нет. Мы, конечно, были знакомы, общались в компании, но относились друг к другу прохладно. Возможно, из-за самой обыкновенной ревности. Мы ведь тоже ей подвержены. Но Селестина все мне передавала. Диагнозы, невразумительные статьи на медицинских сайтах стали нашим хлебом насущным.

– То есть вам лично Грюнберг ничего не говорил? – спросила Наоми недоверчиво.

– Он держался как врач, как специалист. Как суровый профессионал. Он не стал бы обсуждать такое за чашечкой кофе.

– А результаты анализов вы видели? Анализ крови? Результаты сцинтиграфии? Компьютерной томографии? Магнитно-резонансной томографии? Рентгеновские снимки? Хоть что-нибудь?

В ответ на все это Аростеги лишь качал головой – коротко, яростно, надменно.

– Мог доктор Грюнберг солгать? – продолжила Наоми. – Могла Селестина солгать вам? Возможно ли, что на самом деле она была здорова?

– Я рассказал вам, как изменилось ее тело. Это я видел своими глазами.

– А что, если менялось оно по другой причине?

Профессор презрительно фыркнул.

– По какой же? Естественное старение женского организма? Удивительно, сколько всего люди объясняют этим. Они просто отказываются увидеть самое страшное.

– Доктор Чинь сказала, что со здоровьем у Селестины было все в порядке.

– Доктор Чинь влюбилась в Селестину без памяти. Преклонялась перед ней, благоговела, готова была на коленях стоять в ее присутствии. Доходило до неприличного. Словом, доктор Чинь вызывала жалость. После диагноза Анатоля Селестина перестала к ней ходить. И зачем бы Селестина стала лгать мне, говорить, что умирает, если на самом деле это было не так?

– Чтобы заставить вас ее убить, – заявила Наоми с торжествующим видом. – И вы совершили убийство из милосердия, не зная, однако, о настоящих мотивах вашей жены.

– Ну, это уж просто всем извращениям извращение! Блестящий сюжет, Наоми. Я начинаю опасаться вашей писательской фантазии.

Вскоре Наоми свернулась калачиком на диване рядом с Аростеги, он обнимал ее и ласкал ее шею. Тема женоубийства посредством удушения из философских соображений, без сомнения, витавшая в воздухе, им обоим была приятна и вовсе не тревожила, потому что связывалась с драматическими событиями прошлого, весьма фактурными и полными смысла. Наоми прикрыла глаза и говорила сонным голосом.

– Но ведь это наверняка было отвратительно? Когда вы ели? Сам процесс, я имею в виду? Как в фильме ужасов. Разделывать тело… Потом эти фотографии… Ничего не видела кошмарнее. И Сагава, он ведь ел молодую здоровую плоть. Я, конечно, говорю страшные вещи. Потрясена, что мне такое в голову приходит. Но почему-то тот факт, что тело Селестины было испорчено болезнью, делает всю эту историю еще более жуткой. Господи, неужели я правда это говорю?

Короткий смех Аростеги быстро перешел в хриплый шепот – весьма эффектный сценический прием, подумала Наоми, который профессор, вероятно, использовал во время лекций; Наоми и самой понравилось, на мгновение она почувствовала себя студенткой, ни за что особенно не отвечавшей, а это ведь так удобно.

– Здоровые нездоровые мысли, – прокомментировал он. – Непритворные. Но вы говорите так, потому что не знали Селестину. Ее тело не было для вас родным, как для меня. Вы видите труп – нечто мертвое, изуродованное, безымянное и, да, больное – просто тело. А я – нет. Ее тело – как хорошо знакомая местность, в которой я прожил много лет. А когда эта местность изменилась, изменилась и моя жизнь. Но Селестина всегда оставалась моей Селестиной. Всегда.

Аростеги поцеловал Наоми страстно, жадно. Так и она поцеловала его в ответ. И скоро уже они лежали обнаженные – головой на диване, ногами на полу.

– Ты будешь меня кусать? – спросила Наоми.

Он укусил. И она укусила его в ответ – в плечо, в бицепс, в шею.

– А потом съешь?

И он впился ртом в ее грудь, бедра, а потом опустился вниз к ее киске. Наоми остановила его – протянула руку и взяла за волосы.

– Не надо, Ари. Я совсем забыла. Мой парень…

– Твой парень, ну?

– Просто… он сказал мне, что у него болезнь Ройфе. Венерическое заболевание, ты знаешь. У меня, конечно, может, ее и нет, но что-то у меня есть…

Аростеги фыркнул.

– Ты знаешь, сколько мне лет?

– “Википедия” пишет, шестьдесят семь.

– “Википедия” права. Какой, однако, вклад вносит это изобретение в мировую гармонию!

На насмешку Наоми не обратила внимания.

– А как твой возраст связан с моей болезнью?

– Ну я-то тоже нездоров. У меня, скажем, уже не бьет струей. Так, сочится угрюмо, как из лопнувшего прыщика. По-моему, все эти сцены в порнофильмах, когда сперма выстреливает, как из кондитерского шприца, – фантастика, ничего больше, спецэффекты и компьютерная графика.

Теперь, передразнивая Аростеги, фыркнула Наоми.

– Что еще? Ты выдашь мне весь перечень или предоставишь самой сделать волнующие и страшные открытия?

– Со временем половые функции нарушаются – постепенно, и так же постепенно пожилые пары приспосабливаются к этим нарушениям, они не смущают друг друга и даже шутят, что когда-нибудь напишут маленькую семейную комедию на заданную тему, но память, слава богу, уже не та, и они забывают об этом. Однако если молодого бросить в логово старых львов… Порой приходилось нелегко.

– Со студентами.

– На первых порах страстность и дерзость не дают молодым испытать отвращение, но потом…

– Повезло еще, что вас не обвинили публично в неполиткорректности. Теперь от этого никто не застрахован, даже во Франции, и, думаю, так будет долго.

– Драмы разворачивались за сценой. Французские журналисты, пожалуй, несколько сдержаннее своих зарубежных коллег, однако конкурируют с “Фейсбуком” и “Твиттером”… И, конечно, демонстрировать свои необычные сексуальные пристрастия в наши дни смерти подобно.