– Будь ты не тем, кто ты есть, я дала бы тебе целый мир.

И свет поглотил его, прошел сквозь плоть, и от этого кровь превратились в порошок. А когда свет покинул тело, осталась лишь корона, безмолвно перекатывавшаяся на троне; все её желтые клыки были дочерна обожжены.

Сам свет будто помедлил, глядя на меня; его грозная пустота сосредоточилась на моём сердце, и я на миг испугался, что меня не пощадят, хоть я и не принимал участия в ужасном пиршестве. Я застыл перед этой полуженщиной, и её взгляд длился словно тысячу ночей.

Но вот в Зале голосов появился второй свет, и про меня забыли. Белые завитки просочились сквозь витражные окна, как золотые колонны. Новый свет был таким сильным, что я не мог на него смотреть. Он заполнил зал с ковром из сломанных зубов, точно имел вес воды, которую медленно наливают в стакан. А потом он исчез так же внезапно, как и появился. Из белого дыма перед змеёй возник мужчина в белом, с бледным копьём и развивающимися за спиной бесцветными волосами. Он с нежностью открыл алебастровый рот, и маленькая тайная вспышка света прошла между ними, ласковая как звёзды весной.

Когда он сомкнул бесцветные губы, змея исчезла. Серпентина стояла на её месте, хотя и не совсем целая. Она была жёсткой и прозрачной, будто вырезанной из стекла. Крупные ониксовые браслеты в форме беспокойных змей охватывали её руки от плеч до запястий. Кроме этих массивных украшений, на женщине ничего не было, а её волосы удерживал тонкий обруч в виде единственной змеи с многоцветной шкурой. И все эти цвета казались бледными, приглушенными, словно картина, на которую плеснули водой.

Не сказав мне ни слова, бледный незнакомец подхватил её застывшее тело и унёс прочь из Зала.

– Ты понимаешь? Если будешь молчать и ждать, в конце концов сможешь устроить миленькую месть. Меня это не интересует. Король – неотёсанный тупица, и, когда я получу от тебя необходимое, ты окажешь мне любезность, убив его и освободив меня от службы, как когда-то освободила смерть Индраджита. Строй планы в темноте, потому что, кроме неё, у тебя ничего нет.

Волшебник отвернулся от стола, держа в руке чашу с густым зелёно-чёрным напитком, по цвету напоминавшим плесневелую плоть. Он улыбнулся – такая улыбка могла показаться ласковой или горделивой на другом лице, но не на этом. Омир поднял меня за волосы, выдернул кляп изо рта и заставил выпить зелье. У него был вкус желчи и гнилых цветов – роз, видимо. Были ещё какие-то тёмные затхлые нижние ноты вкуса, которые вполне могли оказаться по́том какого-то неназываемого тела.

Когда жидкость попала внутрь меня, и в моём животе забурлило, Волшебник швырнул меня прочь и стал наблюдать с любопытством кота, глядящего на мышь, которую он вот-вот проглотит. Я кричала и царапала саму себя – жуткое золотое облако отняло у меня зрение, а моя кожа рвалась на части, как страницы его непотребных книг. Меня дважды вырвало вперемешку с испускаемыми воплями, терявшимися под каменными сводами. Он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь, стоял и смотрел, как у меня, коленопреклонённой, крадут мою кожу.

Наверное, в конце концов я потеряла сознание. Когда пришла в себя, он держал передо мной большое зеркало, и на его губах играла жестокая улыбка победителя.

В зеркале, украшенном резной рамой, я увидела высокую женщину с волосами цвета молодой пшеницы, которые ниспадали ниже талии мерцающими локонами, с большими серыми глазами, точно озёра чистого дождя, и молочной кожей без единой отметины. Я стала долговязой, груди мои были высоки и полны, не осталось и следа хотя бы от одного узла мышц – я была слабой и мягкой, как новорожденный ягнёнок.

– А теперь, – проникновенно сказал Волшебник, – мы назовём тебя Королевой. – Увидев выражение моего лица, он рассмеялся. – Ты же не думала, что я позволю моему Королю возлечь с дикаркой! Метаморфоз – моё искусство! Теперь ты красива, и он может показать тебя людям, а ты не можешь вернуться к своему народу, потому что он тебя не признает. Ты принадлежишь нам. Мы назовём тебя Хелией в честь великого солнца, которое путешествует по небу и благословляет правление нашего Короля.

– Ты не отнимешь у меня имя, раб, – негромко сказала я, касаясь волос, подобных которым раньше никогда не видела, если не считать златогривых лошадей моей юности.

– Моя Королева, я его уже отнял.

Я проводила ночи по очереди с Королём и его беззвучной жестокостью – ибо он едва ли сказал мне слово после нашей поспешной свадьбы в храме, который я не смогу назвать, когда на моей талии защёлкнули пояс из золота и нефрита вместо кольца. Похоже, Король удивился, что пояс пришёлся мне впору. Другие ночи я была связанной в комнате Омира, где он пускал мне кровь, чтобы извлечь из моих жил силу, дарованную бабушкой. Волшебник вскрывал меня серебряными и золотыми иглами, даже нелепыми шипами размером с мускулистую руку. Но они проникали недостаточно глубоко, и кровь ни разу не стала серебряной. Хотя, возможно, во мне ничего и не было. Вероятно, я была пуста, как дыра в воздухе.

Омир не слушал, когда я говорила, что во мне ничего нет, что я лишь ученица и останусь таковой навсегда; забрал у меня луну и дал только неустанно обжигающее солнце.

Каждый день я проводила в башне, ставшей моей тюрьмой. Даже когда была беременна, мне не давали возможность отдохнуть, кроме как замертво лёжа на каменных плитах и прислушиваясь к звукам моей собственной, капающей сквозь щели в полу крови.

И всё же все Королевства возрадовались, когда я родила сына, названного в честь львов из диких степей. Лишь после того как я произвела на свет наследника, мне был дарован час в день, чтобы держать его на руках и смотреть, как мои слёзы падают на его гладкий лобик.

Леандр глядел в пустоту, его руки дрожали, во рту пересохло. Птицы смотрели на него, как на неимоверно бестолкового ребёнка, который едва научился подбрасывать мячик и ловить его, не роняя.

– Хелия? – прошептал он.

– Я думала, ты догадаешься раньше. Как бы там ни было, все откровения, в конце концов, оказываются разочарованиями. Ты думал, тебя случайно ко мне занесло? Только свернул за угол, а тут я. Ты ведь предполагал, что успеешь пройти куда больше, прежде чем встретишь Ведьму? Все эти годы я ждала у границы, до которой мог дотянуться твой отец; знала, что мой сын не может всю жизнь просидеть в Замке и даже не попытаться вырваться на свободу. Я всю себя посвятила этой мысли, будто мастерила лук, чтобы пускать стрелы в твою сторону. Впрочем, я не думала, что, придя сюда, ты первым делом убьешь свою сестру.

Возможно, лишь в этот миг Леандр понял истинный смысл истории Ведьмы, и преграда на пути его слёз лопнула, как паутинка на ветру. Он не на шутку разрыдался – за сестру, и за мать, и за отца, о чьих преступлениях не догадывался.

– Но я могу её вернуть! Ведь я принёс шкуру…

– Да-да, сын мой, подожди. Ещё не время, и я не всё рассказала. – Она неуклюже потянулась, чтобы прижать Принца к себе: объятия Нож были странными и неумелыми, так тигр мог бы обнимать морского котика. Она прошептала ему на ухо голосом трескучим, словно шелест камышей: