– Омир Серв, низший из рабов, ты явился пред нами, чтобы разгадать загадку сомнамбулизма, поразившего моих людей. От скорости, с которой ты справишься с этим заданием, напрямую зависит, как долго ты проживёшь, покинув этот зал, – сурово провозгласил Индраджит, не дожидаясь вступительной речи, которую я усердно готовил.

Корона Клыков мерцала и светилась, отражая свет факелов и искажая моё зрение. Но я подумал, что, возможно, это к лучшему. Поскольку, разумеется, уже знал, что стало причиной болезни. Ведь я был мудрейшим из всех собратьев и сестёр по рабству. У меня имелось лакомство, которое можно подвесить перед этим свиным рылом, и оно позволило бы мне купить то, в чём я больше всего нуждался.

– Благороднейший из королей, – быстро заговорил я, – могу разгадать твою загадку за один миг, не обращаясь к книгам или оракулам, если ты соизволишь заплатить цену, которую я попрошу.

Я увидел, как гнев Раджи вспыхнул от подобной дерзости. Но страх одержал великую победу в битве, развернувшейся в его душе, и он кивнул, выражая согласие, которое нельзя было отменить.

– Разгадка проста. Вы убили и съели Звезду, одну из тех, кого простодушные называют богами. Её присутствие внутри вас и ваших людей пытается утвердиться, вновь приобрести форму Великой Змеи.

– И что ты просишь в обмен на эту простую разгадку?

– Свободу, мой владыка, что же ещё?

Индраджит нахмурил лоб, который стал подобен полю после бури. Когда он ответил, его голос звучал хрипло от ярости:

– Мы дали тебе своё слово, и оно нерушимо. Но за такую награду ты должен дать нам лекарство от этой язвы, чтобы покончить со злодейством, которое наша бывшая жена вершит изнутри.

Меня охватила дрожь, поскольку я не мог признаться, что подобное, вероятно, превосходило мои силы. Глупый Раджа совершил преступление, наказание за которое неизбежно. Если бы он посоветовался со мной до того, как сожрал сожительницу, я бы придумал для неё куда более сладостные пытки, в которых никого нельзя было бы обвинить. Наказания всегда вызывали у меня особый интерес.

Я быстро подсчитал. В тот момент важнее всего было дать ему что-то, некий путеводный указатель. Мой господин Индраджит находился в растерянности, не имел ни чёткого плана, ни приказов на пергаменте, подписанных чернилами, сделанными из масла раздавленных сапфиров. Он не отличался оригинальностью мысли, ему были понятны лишь планы, полные крови, причем никогда – его собственной. Учитывая такие переменные, обрисовался курс, у которого и впрямь имелись небольшие шансы на успех. И, что ещё важнее, он бы проник прямо в душу Раджи, налитую, как всегда, самым чёрным из вин, что родилось из гнилого винограда.

– Мой досточтимый лорд! Серпентина, пребывающая внутри, охвачена слепым желанием наказать мужчин, и части её бывшего тела разделены лишь сеткой из плоти. Но, если вы отправите ваше верное войско на смерть, та её часть, что находится внутри вас, уснёт и больше не проснётся, а ваше справедливое и могучее правление продолжится.

Раджа надолго замолчал и будто осел на своем громадном эмалевом троне, инкрустированном зубами многих тварей и драгоценными камнями – столь тёмными, как кровь из тайных жил покорённых. Его лицо неуловимо двигалось: произошел тектонический сдвиг черт, пока он обдумывал убийство многих людей. Я имел все основания думать, что его беспокоило не количество, а вопрос, примут ли они смиренно массовую казнь. Это были не какие-нибудь крестьяне, и лишь он знал, какая алхимия пробудила их к жизни.

Наконец, Индраджит заговорил, и его голос звучал как закрывающийся мраморный склеп:

– Пошли гонцов, Омир Серв, пусть прикажут воинам собраться в Зале голосов. На закате я обращусь к ним с речью.

Вот так, легко и просто, закончилась моя аудиенция, а моя свобода стала чуть ближе. В последний раз я ждал заката с таким нетерпением, когда был ребёнком на руках у матери и не мог совладать с восторгом, который у меня вызывали зимние фестивали и украшенные золотыми фонариками ветви деревьев.

Ночь пришла в свой черёд. Сто и сорок четыре воина прилежно собрались в похожем на пещеру Зале голосов, где шепоты усиливались до криков, пронзающих до костей. Все они явились в лучшем боевом облачении, возможно предчувствуя, что это вечер исключительной важности. Зубы вепрей болтались на их мускулистых шеях и кожаных нагрудниках, у некоторых даже пронзали ноздри и уши. Каждый был в плаще из шкуры кабана, которую вываривали и дубили до тех пор, пока она не приобретала уродливый оттенок ошпаренной розовости. Они разрисовали лица жиром и дёгтем, пропитали волосы кровью и выстроились перед Индраджитом, стоявшим на помосте. Я сидел позади него и смотрел на их грубые лица безмятежно и благоволительно.

– Преданнейшие из преданных, любимейшие из наших рабов, – начал он, простирая руки отеческим жестом, – великий страх следовал за нами по пятам, как верная гончая. Лекарство от безумия, поразившего вас, найдено, и мы пришли сюда этим вечером, чтобы принять его.

Не знаю, что он хотел с ними сделать, и уже никогда не узнаю. Воины внезапно замерли, будто сквозь них прошла чёрная молния, их мышцы сковало судорогой, лица исказились от внезапного ужаса или экстаза. Как один, сто и сорок четыре человека разинули рты невероятным образом, шире, чем положено людям. Ужасная симфония прозвучала, когда их челюсти сломались и головы откинулись назад. Я смотрел, как сто и сорок четыре мужчины заговорили одним жутким голосом, доносившимся из глубин земли, вызывая шатание гор и раскатываясь эхом под сводами холла, точно выпущенная из лука стрела:

– ТОЛЬКО ЖИВЫХ МОЖНО ИСЦЕЛИТЬ. Я МЕРТВА. ПОГЛЯДИ НА МЕНЯ, СУПРУГ МОЙ. РАЗВЕ Я НЕ КРАСИВА? РАЗВЕ Я НЕ СИЛЬНА?

Сначала Индраджит ничего не понял и, побелев как баба, кубарем скатился с трона.

– Что это за черная магия, Волшебник? Что ты наделал?

– Это был не я, ваша милость, – сказал я, запинаясь, и помог ему встать.

Тем временем беспощадный голос снова вырвался из сломанных ртов:

– ГЛУПЫЙ МАЛЬЧИШКА НА ЖЕСТЯНОМ ТРОНЕ! Я ЕСТЬ ВСЁ СУЩЕЕ. С ЧЕГО ТЫ ВЗЯЛ, ЧТО МЕНЯ УНИЧТОЖИТ ОГОНЬ ИЛИ ЧТО Я СГИНУ В БРЮХАХ ЭТИХ МУЖЧИН? НО ВОТ ТЕБЯ УНИЧТОЖИТЬ НЕТРУДНО.

Внезапно тела воинов жутко затряслись, их кости застучали, точно барабаны. Из раздробленных челюстей вырвался необъяснимый свет, чёрный, бледный и зелёный, как если бы сам воздух загорелся. Великолепные волны дымчатого света сплелись в громадную колонну, и, едва осколок света покидал тело одного из Вараахасинд, это тело корчилось и умирало, превращаясь в зуб, из которого он произошел. Перестук зубов, падавших на мозаичный пол, складывался в мрачное эхо, и колонна росла.

Индраджит затрясся. Теперь ему всё стало понятно, и он беспомощно схватился за живот, зная, что внутри находится последняя часть его жены: сбежать от неё было невозможно. Змея из света нависла над Раджой, безглазая, но зрячая. Он распростёрся перед ней, безмозглый дурень, и молил о пощаде. Она заговорила опять, и на этот раз её голос, уже не исходивший из столь многих глоток, напоминал тихое шипение ветра и угасающего пламени: