Оставшись одна, Мара, по совету Лисий, оттащила табуретку в угол и села, прислонившись к стене. У нее возникло подозрение, что вода — это только предлог, но в таком состоянии ей, по существу, было все равно, куда отправилась Лисия. У Мары от голода сводило желудок, но она не притронулась к пище. Надо было придумать, как отыскать Д'Арвана, составить план бегства, но у нее просто не было сил…

— Ну вот — быстро я?

— Что? — Мара открыла глаза. Табуретка качнулась, и она едва не упала.

Лисия протянула ей кружку. Мара мечтала о глотке чего-нибудь горячего, но, сделав глоток, скривилась. Это была обычная вода, только очень жесткая и не горячая, а еле теплая. Кружевница, увидев ее реакцию, сардонически подняла бровь.

— Вы должны извинить нас, но посыльный с вином еще не вернулся.

— И это все, что они вам дают? — спросила Мара.

— Отчего же? Кто хочет, может потреблять ее и в холодном виде.

— Семь кровавых демонов! Это жестокость!

— А как ты думала? — Светло-голубые глаза Лисий вспыхнули. — Мы для них меньше, чем насекомые. Нам, ремесленникам, еще повезло, а жизнь остальных работяг не представляет для фаэри никакой ценности. Всегда можно будет наловить еще.

Мара была потрясена. Она как-то не думала, что соплеменники ее возлюбленного могут быть настолько бесчеловечны. Неожиданно та изоляция, которой чародеи подвергли фаэри, показалась ей весьма своевременной мерой.

— И что, никто не пытался бежать? — тихо спросила она.

Кружевница пожала плечами:

— Ты считаешь, что они не предусмотрели такую возможность? Для чего, по-твоему, у нас эти ошейники? Для красоты? Говорят, что этот металл — сплав золота с кровью фаэри и обладает какой-то своей магией. Цепь, возможно, кажется тебе тонкой, но поверь — разорвать ее совершенно невозможно. По-моему, сами фаэри не знают, как ее снять. А если ты все-таки убежишь, то, когда будешь пересекать границы их владений, ошейник раскалится добела и просто-напросто пережжет тебе шею.

Мара невольно вскинула руку к горлу и, коснувшись ледяного металла, содрогнулась от страха. Лисия печально наблюдала за ней.

— Да-да, милочка. Даже проклятые чародеи и то были лучше. При них мы по крайней мере могли свободно передвигаться. Жаль, что они перебили друг друга и теперь некому приструнить этих фаэри?

На мгновение в душе Мары затеплился огонек надежды. Ведь не все чародеи погибли! Быть может, у Д'Арвана достанет силы и мужества заставить своего отца отменить рабство.

— Мы не животные! — прошептала она. — Нас нельзя держать здесь, как тупую скотину!

Впрочем, Мара достаточно трезво смотрела на вещи, чтобы понимать: в реальной жизни подобные соображения имеют весьма небольшой вес. Она вновь потрогала холодный ошейник. Рабыня, словно бы говорил он. Низкое тупое животное. В конечном счете это всего лишь вопрос силы, а фаэри с избытком ее хватает. Остается только надеяться, что они когда-нибудь изменят свое отношение к смертным и отпустят рабов.

* * *

Дворец Хеллорина венчала высокая башня — единственная в городе. Отсюда Повелитель фаэри мог обозревать все свои владения. Д'Арван стоял у южного окна, глядя на город — символ процветания и богатства фаэри, свидетельство их превосходства и мощи. Противоположное окно выходило на зеленые луга и горы. Сквозь него видны были рудники, наполовину скрытые лесом, фермы, поля — и все вокруг несло на себе печать порабощения человека.

В душе у Д'Арвана шевельнулось чувство вины. После Катаклизма чародеи, народ, к которому принадлежала его мать, точно так же поработил смертных, и даже сейчас многие маги считали это чем-то само собой разумеющимся.

Сердце Д'Арвана разрывалось от стыда и гнева. Проклятые фаэри! А ведь Хеллорин — его родной отец. Он уже погасил разум ксандимцев, а теперь хочет подмять под себя еще одну расу. И что он сделал с Марой?

Д'Арван дергал и тряс запертую дверь, дубасил ее кулаками.

— Отвечайте, чтоб вам пусто было! Есть тут кто-нибудь? Как вы смеете держать меня взаперти — да вы знаете, кто я такой? Выпустите меня отсюда, безмозглые подонки! Я требую, чтобы меня отвели к отцу, и немедленно!

При этом он, разумеется, прекрасно понимал, что его держат здесь по приказу отца. Поэтому он оставил свои бессмысленные протесты и решил слегка поразмяться. Если Лесной Владыка желает унизить сына и посеять в его душе страх, то он глубоко ошибается.

— Не бывать этому! — шипел Д'Арван, царапая каблуками пушистый ковер. Измочалив его, он пронесся по комнате как ураган, расшвыривая кресла, опрокидывая столы и вообще переворачивая все вверх дном. — Я ему покажу!

— Ты бы поласковее с мебелью — когда-нибудь все это станет твоим.

Д'Арван резко обернулся и увидел в дверях Хеллорина, который смотрел на него с откровенной усмешкой.

— Ты-ы! — взревел маг и швырнул в отца первое, что попалось под руку. Хеллорин спокойно шагнул в сторону, и тяжелый стул, ударившись о косяк, разлетелся в куски.

* * *

Улыбка сошла с лица Хеллорина, когда он увидел, с каким выражением смотрит на него сын.

— Ты чудовище! У тебя нет совести! — выпалил Д'Арван. — Ведь это же люди, а не дрессированные животные! Люди, у которых были семьи, свои мечты и надежды. А ксандимцы, которых ты начисто лишил человеческого разума? Да как ты можешь жить после этого!

В глазах Д'Арвана горел холодный, непримиримый огонь, который живо напомнил Хеллорину тот момент, когда он скрестил меч с этой проклятой волшебницей. Не становись у меня на пути! — говорил этот взгляд. Владыке фаэри пришлось проглотить заготовленное приветствие и быстро соображать, что теперь делать. Стычка с Эйлин научила его тому, что с чародеями следует обращаться аккуратнее, чем хотелось бы, а ведь Д'Арван все-таки наполовину чародей. Хеллорин вовсе не собирался терять сына, как потерял Эйлин, но Д'Арван являлся его наследником и должен был уяснить свою ответственность перед фаэри. Хеллорин попытался начать разговор дружелюбно, считая, что перейти к угрозам никогда не поздно.

— Не соблаговолишь ли по крайней мере выслушать меня, прежде чем опять метать в отца предметы обстановки? Д'Арван помрачнел еще больше.

— Верни мне Мару — тогда я, может быть, соглашусь тебя выслушать, — ответствовал он. Лесной Владыка покачал головой:

— Не сейчас, сын мой. Сначала побеседуем, а уж потом, если мы придем соглашению, я освобожу твою ненаглядную смертную.

— А если не придем? — тихо спросил Д'Арван, и губы его вытянулись в тонкую линию. — Нет, я не согласен. Я настаиваю, чтобы она была здесь. Я хочу убедиться, что с ней ничего не случилось, что она в безопасности. Пока я ее не увижу, разговора не будет. — Он решительно повернулся спиной к отцу и стал смотреть в северное окно на рабов, копошащихся на полях.