передо мной замаячила темная, темнее вечернего неба, громада Башни Розенкранца. На фоне желто-лиловых красок заката она казалась особенно мрачной и угрюмой. Я очутился на пустыре. Здесь не было никаких надежных укрытий, и я чувствовал бы себя довольно неуютно, если бы не густые заросли ивняка, бурно разросшиеся на подступах к городу. Пригнувшись, я нырнул в заросли. Это обеспечило мне некоторую маскировку, но замедлило продвижение. Когда я добрался до башни, было уже половина седьмого. Скоро они начнут меня искать, пойдут по моему следу и в конце концов сообразят, что к чему.

Нет никакой гарантии, что, заполучив дискету, они отпустят Сандру — возможно, им нужны только оригиналы, но их-то как раз у меня и не было. Потом, отдав им диск, я потеряю последний козырь и больше не смогу диктовать свои условия. И, наконец, еще одно — я не знал, что содержится на этом диске, но, похоже, что-то страшное, если оно заставило моего лучшего друга поднять на меня руку, а несколько человек поплатились жизнью просто за попытку выйти на его след. Кто такой этот Хенрик и его люди? Если диск попадет к ним, что они сделают со сведениями, добытыми ценой таких жертв? Я дорого поплатился за то, что нашел его, — как же я теперь могу уступить? И так и не узнать, почему мир вокруг меня неожиданно рухнул?

Кустарник подступал прямо к стенам башни, и я ухитрился без помех подобраться к ней почти вплотную. Обтесанные плиты, из которых она была сложена, оказались плотно пригнанными друг к другу. Раздвинув ветви, я изучал фасад: карниз тянулся, огибая башню, примерно на десятиметровой высоте, отчеркивая стрельчатые решетчатые окна, — с этой стороны мне явно не подобраться. Попытка прорваться через главный вход вовсе уж полная глупость: такие башни — настоящие крепости и отлично защищены от непрошеных гостей. Тем не менее тут наверняка есть и черный ход — его пробили если не во времена владычества датских монархов, то уж, во всяком случае, в ту пору, когда башня превратилась в Музей средневекового быта — то есть еще до Катастрофы. Я медленно, по-прежнему прячась в кустарнике, начал обход по периметру.

Черный ход — массивная, окованная железом дверь — действительно существовал, но он был заперт. Для того, чтобы убедиться в этом, пришлось приблизиться к двери вплотную и осторожно толкнуть ее — она даже не дрогнула. Зато каменная кладка на задней стене чуть выдавалась, образуя подобие ступенек.

Придется мне освежить свои альпинистские навыки: когда-то, еще до работы в Особом отделе, я работал спасателем на горнолыжной станции. Вытаскивал всяких дурачков, попавших в передряги по глупости и неопытности, развлекал состоятельных стареющих дамочек, решивших поразмяться на горных трассах. Особый отдел, то есть человеческую его составляющую, обычно и набирают из таких, как я, — либо из служб спасения, либо из спецназа. Я-то успел послужить и там и там. Антон, с которым я работал еще в спецназе, разыскал меня в Богом забытом лагере при горном курорте сонного городка Восс и предложил эту вот работу. Я согласился не раздумывая — одна богатая леди, с которой я, будучи ее лыжным инструктором, закрутил роман, восприняла наши приятельские отношения слишком серьезно, а ее муж еще серьезнее. Я уволился и дал деру — даже вещи собрать не успел. Иначе, боюсь, мне пришлось бы его убить — он ухитрился подпилить винты на моих лыжных креплениях; они отказали на крутом спуске, и я тогда только чудом остался жив. Антон спас меня от греха убийства и предложил денежную работенку. Он напирал на то, что это будет живая работа — мол, не пожалею… Подвернулся бы он мне сейчас, у этой башни, я бы объяснил ему, что к чему.

Я оттолкнулся и ухватился за выступающий из стены край каменной плиты. Пальцы проникли в трещину между камнями и утвердились в расщелине. Осторожно перенеся вес тела на левую ногу, я поднял правую, нащупывая следующий выступ. Он оказался довольно высоко — мне пришлось освободить правую руку и наугад выбросить ее вверх, в поисках нового выступа. Какое-то время я балансировал в этом ненадежном положении, но затем мне удалось нащупать кончиками пальцев острый каменный выступ. Изо всех сил вытянув правую руку так, что, казалось, напрягшиеся мышцы вот-вот лопнут, я обхватил ладонью острую грань камня. Рука отозвалась режущей болью, но я успел подтянуться и перебросить вес тела на правую ногу. Рывок — и я уже вишу, используя как ось опоры правую половину тела. Это длилось какую-то секунду — левая рука отчаянно взметнулась вверх, пальцы заскребли по мокрому камню и провалились в трещину между двумя каменными плитами. Еще рывок — ступня застряла в расселине, и мне пришлось вытаскивать ее, вися на одних лишь руках. Казалось, дальше так продолжаться не может, но неглубокий каменный карниз расположился как раз на уровне моего колена. Упершись в него, я оттолкнулся и вновь подтянул свободную ногу, нащупывая новую опору. Окно, забранное решеткой, было совсем близко. Еще рывок… Если я упаду, острые сучья кустарника прикончат меня раньше, чем тело коснется земли. Опора выскальзывала из-под ног, пальцы правой руки медленно съезжали по покатой поверхности, прихватывая клочки отсыревшего мха, гнездившегося в расселинах. Ржавые, грубые прутья решетки были как спасение — я ухватился за них левой рукой, подтянулся, чувствуя, как трещит, выворачиваясь, плечевой сустав, и через секунду уже стоял на наружном карнизе, обеими руками ухватившись за решетку. Дожди и многовековая сырость сделали свое дело — перекрытия раскрошились в двух местах, образуя отверстие, в которое вполне мог протиснуться человек. Рассуждать было некогда — я изо всех сил двинул локтем, и осколки древнего мутного стекла посыпались на пол комнаты. Я прыгнул следом почти одновременно, перекатился на бок, чувствуя, как хрустят осколки, и вскочил на ноги.

Комната была пустая и темная. Пахло плесенью, мышами, затхлыми помещениями нежилого, запущенного пространства. Света тут не было — только те жалкие крохи, которые пробивались сквозь уцелевший переплет окна. Из-за массивной двери тоже не проникало ни лучика. Как ни странно, это меня успокоило — сейчас я не был готов к схватке, мышцы, напрягшиеся, точно перекрученные канаты, отзывались ноющей болью и отвратительной слабостью. Какое-то время я стоял, привалившись к стенке, и пытался отдышаться. Через несколько минут, ощутив, что я вновь обрел способность управлять своим телом, я осторожно толкнул тяжелую дверь. Она подалась, омерзительно заскрипев при этом. Я замер, но в непроглядной тьме не было слышно ни звука