Белый Джо приоткрыл дверь.

— Чёрт, кто-то идёт! Придётся отпустить этого ублюдка! Огурец, развяжи его!

— А хорошо мы его уделали, да, Белый?

— Смотри, смотри, упал! — Гарри засвистел вслед ковыляющему команчи. Тот споткнулся, убегая по скользкой тропинке, придерживая падающие джинсы, и смешно растянулся в грязи. У Билла от смеха началась икота, Лу свистела.

— Слышь, Белый, у тебя есть покурить?

— Какого чёрта я тебя буду опять угощать?

— Ну, Белый, я завтра отдам!

— …ника! Вероника, зараза такая, где ты шляешься?

Все четверо съёжились. Крупная тень заслонила окошко, секунду спустя полусгнившая дверь киоска распахнулась.

— Опять с пацанами на свалке? Сколько раз тебе, дрянь, говорить? Курили тут?

— Мама, нет, мы просто сидели, играли…

— Нашли где играть! Вероника, быстро обедать! В гроб меня вгонишь, честное слово, ремня на тебя нет… Игорь, а тебе что, уроки не надо делать?

— Не-а, нам не задано… — попятился Огурец.

— Вам никогда не задано!… Пошли к нам, покормлю. Пойдём, я сказала! Женя, ты же старше, верховодишь тут. Вы что, не можете во дворе поиграть?

— Что нам, в песочнице, среди говна собачьего сидеть? — Белый Джо откинул на затылок рваное пляжное сомбреро, прихватил недопитый «Спрайт» и пакет кукурузных хлопьев. — Слышь, Огурец, выйдешь попозже?

— Не знаю, — пожал плечами Игорь, взбираясь по груде покрышек. — Если мать в ночную…

Они пролезли под прогнувшимся трубопроводом, обошли полузатопленную стрелу крана, похожую на сбитого в полёте ящера, и застряли на границе полужидкого цементного месива. Чихая жирным дымом, по центру дороги прополз нагруженый «Ман (з)», грязь лениво расползлась под колёсами, плеснула под ноги.

Рыхлая женщина в мужском растянутом свитере и жёлтой безрукавке уверенно наклонила голову, прицелилась и запрыгала на ту сторону по обломкам кирпичей. За ней пробиралась девчонка, последним скакал самый маленький, лет десяти. Сжимая пластмассовый «Кольт» без барабана, с трудом балансировал левой рукой, иногда промахивался и тогда почти на всю высоту рваной кроссовки уходил в цементную жижу.

Белый Джо постоял, раскачиваясь, на лохматом, распотрошённом тюке стекловаты, наблюдая, как загораются окна в бурых пятиэтажках, как кошка с лысым боком крадётся по газовой магистрали, как под надписью «Кафе-бар Колорадо» в который раз вставляют в выбитое окно фанеру. Сосновая шишка, давившая в груди который день, не исчезала. Он спрыгнул, нащупал в кармане сигарету. Липкая чумазая чайка высунула голову из мусорного бака, одним глазом следила за ковбоем. В клюве её раскачивалось что-то длинное, отваливалось кусками.

— Вот же Рыжий пидор, — объяснил ей Женька. — Рио у него, блин, во как…

Он зажёг окурок, проверил в кармане нож, затянулся и полез под трубу. Он чувствовал, что сегодня вечером нож ему пригодится.

Едет брокер на «тойоте»,

Бизнесмен на «форде»,

Эх, догнать бы на трамвае —

Надавать по морде!

Искренние народные частушки

Возле знакомого сквера Гризли как можно строже велел остановиться. Он почти не ожидал, что таксист послушается. Горстью сунул в руку купюры, даже не пересчитав, и вывалился из нагретого нутра автомобиля. Таксист пропел ему вдогонку.

— Все ушли, и даже мама, ла-ла-ла…

На ватных ногах Леонид преодолел узкую подворотню и очутился в знакомом дворе. Гризли сразу понял, что пожарные так и не приезжали. Помойка всё ещё искрила углями, начисто выгорели кусты и деревянные качели, а одно дерево упало на чёрный остов его «фиата». Рядом скалились почерневшими радиаторами «ауди» и джип. Гризли резко затормозил, не сразу разобрав, что происходит. Он чуть не наступил на лежащую женщину. К счастью, не Марина, эта была гораздо толще. Гризли не стал разбираться, спит женщина или умерла, он ошалело разглядывал окна.

Двор бушевал. С верхних балконов свешивались хохочущие головы, ревела музыка, на манер ёлочной гирлянды беспорядочно моргал свет. В половине квартир мерцали слепые экраны телевизоров. Оба Маринкиных окна тоже светились, в кухне на потолке плясали отблески живого огня. Пожар захватил квартиры шестого и седьмого этажей, с крыши планировали раскалённые листы кровельного железа. Внезапно на пятом распахнулась балконная дверь, на балкон с грохотом вывалилась целая ватага.

— Эй, чувак! — заорали сверху. У ног учителя разбилась пивная бутылка. Один осколок чиркнул его по руке, другой застрял в волосах. — Эй ты, мудило! Чего уставился, конь драный?!

Прилетела и разбилась ещё одна бутылка. Гризли неловко отпрыгнул назад, угодив ногой в разлившуюся белую краску. Он уже понял, что совершил огромную ошибку, что сюда ни в коем случае не следовало приезжать. Маринина кухня уже горела заодно с квартирой соседей. Если Лола и возвращалась, то наверняка снова убежала.

С лавочки в глубине двора поднялись и наступали на него три щуплые фигуры. Они шли, как то необычно переставляя ноги, словно загребая песок.

— Ребята, у меня тут жена живёт, — зачем-то поделился Гризли, презирая себя за неспособность срезать их отважным взглядом и крепким словцом. Он уже понял, что до подъезда Марины добежать не успеет, и назад, в подворотню, ему вернуться не позволят.

Трое вышли на светлое место под уцелевшим фонарем. Учителю показалось, что у него на ногах повисли пудовые гири. В другое время и в другом месте он восхищённо похлопал бы замечательному театральному гриму. Но эти трое гримом не пользовались. Крайний слева выглядел обыкновенно, ничем не примечательная личность, если не считать двух пуговиц, пришитых чёрными нитками прямо к распухшей щеке. Двое его приятелей брились, как минимум, месяц назад, причём обросли почти до самых глаз. Товарищ с пуговицами на физиономии по сторонам не глядел, его внимание всецело привлекала детская игровая приставка, которую он нёс в руках. Он давил на кнопочки, пускал носом пузыри и хихикал. Второй «местный житель» прижимал к груди истерзанный свиной окорок. Парень на ходу вгрызался в сырое мясо, рычал, дёргал головой и казался очень занятым. Для поедания мяса у него был удивительно удобный, вытянутый вперёд рот. Зато его приятель, заросший, в расстёгнутых штанах, не был занят. Он запустил Гризли в голову осколком кирпича. Запустил довольно удачно, физик еле увернулся, но тут же получил оглушительный удар по затылку.

Гризли упал на колени. Он не заметил, как к нему сзади с железной трубой подкралась совсем юная барышня. Впрочем, точно определить её возраст Леонид бы не решился. Её ноги и грудь густо поросли волосами, на девушке было только рваное короткое пальто нараспашку, поперёк живота и на голых предплечьях тянулись глубокие царапины, а лицо она разрисовала красной помадой. На Гризли пахнуло мочой и пивом. Второй удар трубой приняла на себя набитая тетрадями сумка, но тут слева подкрался вонючий тип с окороком и, не размахиваясь, сунул кулак Гризли в рот. При этом он уронил свиную ногу в грязь и невнятно матерясь, кинулся подбирать. Учитель выплюнул кровь, отпрыгнул ещё на пару шагов, прижался спиной к стене. Один зуб шатался, губа была рассечена, и горячие струйки текли по щеке и шее. Третьего удара камнем он избежал чудом, откатился в сторону, вскочил и побежал, наугад кидаясь из стороны в сторону.