С детьми у меня полный контакт, а с женами… Вот Рейнгольд с супругой 50 лет прожил! Как с ним можно прожить 50 лет? Или со мной? Мы же бешеные! Думаю, тут все зависит от мудрости женщины, от ее умения раствориться в муже, вот тогда все будет. Во времена мини-футбольного «Спартака» я брал семью на сборы. И был уверен — они со мной, я все для них делаю. А потом жена сказала: ты думаешь, нам это надо было? Ты же с командой был…

Потом я в третий раз женился, но тут, видимо, сработала разница в возрасте — все-таки 25 лет. Поначалу, пока она девчонкой была, все вроде нормально, а уже со взрослой самодостаточной женщиной стало сложнее. Вот это в моей жизни минусы. Остальное — только плюсы! Но в шестьдесят пять понимаешь, что до конца жизни остаться одному — вещь не очень хорошая… Зато я щедрый человек — все отдал женам!..

Вот что такое счастье? В разное время — по-разному. Когда я играл в «Спартаке», счастьем была победа. Когда жена тебя понимает — тоже, наверное, счастье. Дети. У меня же классные дети!

Деньги? Для второй жены — это было счастье. Мне же дороже иное. Однажды с девушкой иду по Арбату в час ночи. Вдруг меня догоняет парень какой-то: «Извините, вы, случайно, не Ловчев?» — «Ловчев!» — «Тогда я спасибо хочу вам сказать за игру вашу в «Спартаке». Я гляжу на него: парнишка-то молодой совсем, чуть за двадцать. И моей игры он живьем, стало быть, не видел. Значит, рассказывал кто-то. Разве это не счастье?..»

Геннадий Еврюжихин родился 4 февраля 1944 года в Казани. Рос в одном дворе с Николаем Осяниным — будущей звездой московского «Спартака». Правда, Осянин был на три года старше Геннадия, однако это не мешало им играть за одну дворовую команду. Потом они поступили работать на один и тот же завод, играли и там в футбол, но уже за разные возраста. Правда, если Осянин любил футбол до самозабвения, то про Еврюжихина такого сказать было нельзя. Нет, играть ему нравилось, футбол он любил, но имел о нем смутное представление. В каком смысле? Тренировки у них были примитивные — только били по воротам. Подсказать что-нибудь, объяснить или прием показать какой-нибудь было некому. Телевидение в ту пору футбол еще широко не показывало, а на игры казанской команды класса «Б» им, мальчишкам, попасть было трудно — жили Еврюжихины в 12 километрах от центра города. Так продолжалось до лета 1963 года.

Именно тогда Геннадий поступил в Ленинградский институт точной механики и оптики. Стал студентом, жил в общежитии. Как отличник, получал повышенную стипендию. В футбол играл в основном зимой, на деревянной баскетбольной площадке. В итоге за один сезон этих импровизированных игр у него резко улучшились скоростные показатели. Если осенью он пробегал 100 метров за 13,5 секунды, то весной в кедах — уже за 12,2 секунды. Короче, он мог податься в легкоатлеты и достиг бы там неплохих результатов. Но к тому моменту футбол уже накрепко завладел всеми его помыслами.

В 1964 году Еврюжихин попал в состав ленинградской молодежной команды «Локомотив» (его пригласил туда один из его тренеров, увидевший игру Геннадия на деревянной площадке) и выступал на первенство города во второй группе. Причем играл он как бог — каких только голов не забивал! Один раз даже с центра поля с лета послал в сетку мяч, выбитый перед этим вратарем. В том же году Еврюжихин был включен в молодежную сборную Ленинграда и участвовал в «Кубке надежды». А в следующем году его уже пригласило в свой состав ленинградское «Динамо», игравшее в первой лиге. А уговорил его перейти туда известный в прошлом футболист, судья всесоюзной категории Аркадий Иванович Алов. Он и стал первым настоящим тренером Геннадия. Учеба шла своим чередом, и парню очень хотелось попробовать свои силы в команде мастеров. Он провел поначалу два матча за дубль, а потом наконец сбылась его мечта — стал основным игроком. Удачным для него был сезон дебюта. Забил он в чемпионате второй группы класса «А» 15 голов, успешно играл и в Кубке СССР. Именно на матчах последнего на Еврюжихина обратили внимание тренеры ведущих советских клубов. Причем сразу четырех: одного ленинградского — «Зенита», и трех московских — «Спартака», «Динамо» и ЦСКА. Вот как он сам вспоминал об этом:

«…По инициативе Коли Осянина, который уже в Москву перебрался, приезжали гонцы из «Спартака». Потом из ЦСКА. Председатель КГБ Семичастный, который в ту пору был шефом московского «Динамо», в армию хотел меня призвать, да не тут-то было: институтская военная кафедра от подобных происков меня надежно защищала. Ну и, само собой, «Зенит» в стороне не остался. Откровенно говоря, последний вариант меня больше всего бы устроил — не хотел никуда уезжать из Ленинграда, душой к нему прикипел. Но там такой ленинградский междусобойчик получился: динамовцы хотели, чтобы я доиграл сезон за них, а «Зенит» тянул одеяло на себя. Я с зенитовскими футболистами, среди которых тогда были Бурчалкин, Садырин, даже с месяц уже тренировался, на календарные матчи выезжал. Но разрешения на переход не было. Этот конфликт двух питерских клубов дошел до товарища Толстикова, первого секретаря обкома партии. Вызвал он меня на беседу в Смольный. Но я не выдержал, вспылил на приеме у первого: дескать, оставьте вы все меня в покое, я приехал в ваш город учиться и готов хоть сегодня вообще завязать с футболом. В итоге мне разрешили спокойно, без нервотрепки, доиграть сезон за «Динамо». А на следующий год я оказался уже в «Динамо» московском. Почему именно там? Динамовцы, во-первых, были одноклубниками. Во-вторых, мне почему-то всегда хотелось играть в команде вместе с Численко. Помню, что первым, кого я встретил из динамовцев, был Яшин. Ну, и в-третьих — меня купили. Правда, не совсем обычно: они сделали так, чтоб моим родителям, жившим в сыром подвале, дали наконец в Казани квартиру. Тут уж я устоять не смог.

Я переехал в столицу и перевелся в московский вуз, где был оптико-механический факультет. Учеба по-прежнему оставалась делом святым, занимался, как и в Питере, на дневном отделении. Потому что на футбол тогда смотрел как на хобби и делать серьезную карьеру в нем не собирался. Но в итоге втянулся.

Так получилось, что тренер динамовцев Вячеслав Дмитриевич Соловьев готов был с первого дня поставить меня в состав. Но не удалось. Заявляли меня в Федерации футбола недели три: теперь уже козни строил не только «Спартак», но и едва не ставший родным «Зенит». Хотя никаких формальных претензий ко мне быть не могло: правила перехода нарушены не были. Впрочем, что я засиделся на старте — даже к лучшему вышло. Ведь московское «Динамо» крайне неудачно — с двух тяжелых поражений — начало чемпионат страны 1966 года. Играй я, новичок, в этих матчах, неизвестно, как дальше бы все сложилось, отправили бы, чего доброго, в дубль. А так — вышел, когда разрешение подоспело, «незапятнанный»…»

В тот период столичное «Динамо» переживало не самые лучшие времена. А ведь совсем недавно все было иначе. В 1962 году старшим тренером команды стал Александр Пономарев, который резко увеличил объем тренировочной работы и выстроил игру по схеме 4–2–4. В итоге в 1963 году клуб стал чемпионом страны по футболу. Правда, в последующие два года команда сдала свои позиции: в 1964-м заняла 7-е место, в 1965-м — 5-е. Пономарева сняли и на значили Вячеслава Соловьева, к которому и перешел Еврюжихин. Причем он мог долго «мариноваться» в дубле, если бы не случайность. Какая? Два динамовца — Валерий Фадеев и Владимир Глотов — нарушили режим и оказались в глухом запасе. Вот тогда и было решено выпустить на поле Еврюжихина. А вот как об этих событиях вспоминает В. Фадеев: «В начале 1966 года Вячеслав Соловьев — тот, что брал меня в олимпийскую сборную, а потом сменил Александра Пономарева в «Динамо», — требовал, чтобы я ехал на предсезонный сбор. А у меня преддипломная практика в Плехановке — и так два академических отпуска брал. Декан Рубен Тарасьян говорит: больше нельзя, отчислим. Говорю Соловьеву: «Другие по полгода мениск залечивают, я-то меньше буду отсутствовать». В общем, сначала вышло по-моему, но после аукнулось. С апреля я постоянно был в составе, но после поражения от киевского «Динамо» (0:2) Соловьев устроил собрание, на котором заявил, что мы с Володей Глотовым разложили команду. Яшин с Численко готовились в сборной к чемпионату мира, и за нас вступился только другой Вячеслав Соловьев — знаменитый игрок в русский хоккей, в том сезоне выступавший за «Динамо» и в футбол. И поехал я играть в Донецк за «Шахтер». Потом «Политотдел», Махачкала, Целиноград — это уже не футбол был, дом отдыха…»