Окна у Бернара выходят на парк Монсо, и в квартиру долетают детские крики: мальчишки играют в футбол.

Бернар что-то ищет, передвигаясь мелкими перебежками.

Марина поглядывает в окно на островок зелени. Преподаватель русского из нее никакой, но безвыходная была ситуация, как не согласиться. Теперь с Бернаром приходится штудировать падежи и обзванивать жаждущих брачеваться мамзелей.

Клюешь носом — когда работаешь, как этой ночью, день потом насмарку. И в брюхе пусто, но раньше десяти отсюда не вырваться.

— Нашел!

Хлопнул на стол папку — в ней анкеты мамзелей.

— Лист не переворачивайте, Марина. Там все — телефон, мэйл. Еще перезвоните и наговорите обо мне невесть что.

Сама впряглась!

— Сперва звоним в Екатеринбург, затем урок. А то там уже одиннадцать вечера. Я с девицами из больших городов в переписку не вступаю, но в этой Ксении что-то есть.

— А чем они вам не угодили?

— Претензий много.

Задача усложняется: до тридцати, без ребенка, из провинциального городка. И не дай бог ей ляпнуть, что согласна в Париж переехать, — шансы заполучить славного парня с седыми космами начнут стремиться к нулю.

— Я себя использовать в личных целях не позволю!

Ксения звонку не удивилась, на вопросы отвечала спокойно. В какой-то момент, улыбаясь, спросила: «Много еще?» Марина вернула улыбку: «Я скажу, что вы спешите, и мы как-нибудь перезвоним».

Этот голос что-то задел в ней.

Бернар Ксенией остался доволен:

— Ишь, говорит, ей все равно, где жить. Лишь бы с любимым человеком.

«С тобой, лохматый, с тобой», — раздраженно подумала Марина.

У нее прямо мания началась: предупредить девушку из Екатеринбурга — во что она влипнуть может. Пойди предупреди — недаром у Лохматого все под контролем.

— Бернар, помните, мы звонили Ксении?

— А! Я с ней переписываюсь активно. Она мне нравится.

— Вы на каком языке пишете? Она ж…

— На автоматическом переводчике!

— Да? Мы могли бы ей позвонить…

— Я сам буду решать, когда кому звонить. Мне тут подвернулся дешевый билет Париж — Екатеринбург на середину октября. Я взял.

Спасайся кто может.

— С визой столько мороки, Бернар.

— Я ж в турагентстве работаю! — Потер пальцем бровь, распушил. — Скажу ей в последний момент. Сюрприз.

Едва Лохматый исчезает в туалетном отсеке каморки, Марина бросается к папке. Нет, нереально: до верхней полки не дотянуться. Да и листы надо перебирать, телефон переписывать. Вот встает она на стул, вытаскивает папку, открывает ее… Неловкое движение… листы летят на пол, планируя. Дверь туалетного отсека распахивается… Лучше даже не воображать такое.

— Как же ты меня нашла? Я думала, тебе Бернар номер дал.

Два года спустя они сидят с Ксенией на террасе кафе “Le Valois” у входа в парк Монсо. До норы Бернара — пять минут, если идти нога за ногу.

— Поль помог. Позвонил и представился работником «Франс Телекома». Говорит: «Вы такого-то числа звонили в Екатеринбург?» Бернар перепугался, ему всюду КГБ мерещится. «Вы не дали отбой, и связь не прервалась. Вам набежало триста пятьдесят четыре евро и семьдесят два цента». Бернар раскудахтался, мол, платить не буду, жалобу подам. А Поль ему отвечает: «Мы узнаем у наших российских коллег, повесил ли трубку ваш собеседник. Какой у него номер?» А ведь Лохматый еще двоим звонил… «не дав отбой»!

— Помню, как ты сообщила: «Это ужасно, он к вам едет!»

— И выяснилось, что они с Франсуа летят одним рейсом…

Франсуа — три месяца как законный супруг Ксении. Он долетел до Екатеринбурга, а Лохматый — нет.

— Не понимаю, почему Бернар на меня позарился. Он же без ребенка невесту выискивал.

— Он спрашивал, есть ли у тебя дети?

— Ну да. Я написала: «Девочка».

Интересно, от смеха может быть сердечный приступ?

— Ксень, он решил, что ты невинна…

Вот откуда оно: «В этой Ксении что-то есть». Решил податься в первопроходцы.

Впрочем, Франсуа тоже не сахар. Скучен, вздорен, бабник. Пасся на «Знакомствах» mail.ru: мало-мальски некрокодилистым отправлял “You are beautiful…” — и ждал реакции. Еще до Ксении устроил в Москве просмотр в отеле «Марриот»: девицы являлись с разницей в полчаса, из дюжины отобрал одну. Ничем не кончилось: счастливая избранница оказалась взбалмошной, один раз побила даже.

— Ему под шестьдесят, маразм не за горами, сдался он тебе?

Ксения мягко улыбалась:

— Я за ним ухаживать буду.

Ей не привыкать: в Екатеринбурге она ведь медсестрой в больнице работала. Все ж лучше за старцем следить, нежели за копейки вкалывать в террариуме (медперсонал — одни тетки, зме-еи).

— И потом, я молодых не люблю.

Геронтофилия не лечится. Хорошо хоть к Лохматому не приземлилась.

— А про Бернара я все поняла. Отвечала из вежливости, раз в две недели.

Это у него называлось бурной перепиской. Живо он ее прекратил, узнав о наличии двенадцатилетней дочери. «Надуть хотела! Меня не проведешь!»

Франсуа Ксенину дочь принял, хотя у него своя была, в два раза старше, — три года назад уехала Америку завоевывать, выкрасившись в блондинку. Папу рассматривала как дойную корову, и любовь к нему у нее шла морскими волнами: прилив начинался перед вопросом о денежном вливании. В остальное время наблюдался отлив, высохшие медузы и автоответчик на телефоне.

— Эта акула нас с Женькой съест. — Ксеня махнула рукой худой девчонке в переднике, и Марина выкрикнула: «Еще два кофе, пожалуйста!» — Франсуа надумал квартиру покупать, и она паникует, что папенька русскую жену в собственники запишет.

Пока что семейство — старец, Ксеня и Женя — обреталось в трехкомнатной съемной квартире неподалеку от парка Монсо по соседству с турагентством, где работал Бернар и где Франсуа некогда приобрел выгодный билет. Мир маленький.

На сто квадратов под Парижем у Франсуа по сусекам наскребалось — несмотря на то что он околачивал груши на пенсии. Вернее, это не пенсия была, а такая форма избавления от бесполезного сотрудника: он получал половину от зарплаты и в офис не допускался. Но эта половина была пожирнее, чем среднее жалованье рядового труженика. Работал на оборону, ну понятно.

Когда Ксеня о нем говорила, у нее теплели глаза. Был он пивнобрюший, с залысинами, то и дело вытирал лицо бумажным носовым платком. Быстро раздражался. Выводил в парк кота на вязаном поводке, сам в пиджаке и при галстуке. Пиджак на пузе едва сходился, и от пуговиц шли «гусиные лапки».