Плохо. Очень плохо. При такой болтанке трудно прицелиться. Впрочем, «Москит» и не целился уже. Бил «Кистенем». По выбранному квадрату.

Грохот. Вздыбленный асфальт. Фугасно-осколочные гранаты плотно ложились на Трассу перед баррикадой. И по обочинам. Осыпая осколками и своих, и чужих.

Жалеть смертоносных зарядов явно никто не собирался. Взрывы густо вспахивали шоссе. Чудно! Будет еще одно препятствие на пути Каравана!

Трех или четырех федералов разнесло в клочья прямыми попаданиями, остальных щедро посекло осколками. Должно было посечь, засечь до смерти. И все же…

Опять стволы нападающих смотрят вверх. Опять огрызаются без шума, без пламени. А яркие всполохи автоматического гранатомета на черном небе – такая хорошая мишень. Машина-подранок не выдержала шквальной волны ответного огня, закружилась, заметалась подстреленной птицей… Машина опускалась, уходя замысловатыми зигзагами. Что-то там не ладилось, в «Моските». Что-то совсем не ладилось. Пилоты пытались посадить вертушку по ту сторону баррикады, но…

У федералов, как оказалось, имелись не только автоматы. Вспышка, шипение, стремительная горящая точка в ночи. И капсула… и плевок огнеметного заряда смачно ударил в вертушку, расплескав по небу жгущую смерть.

Еще в полете вертолет из боевой машины обратился в сгусток гудящего пламени. Секунду-другую вращающиеся лопасти еще брезгливо стряхивали на Трассу, улицы и дома огненные брызги. А после…

Вертушка рухнула. И дымный след, подсвеченный снизу, был хорошо различим в ночи.

Наверное, строители той восемнадцатиэтажки не предполагали, что из домов иногда получаются превосходные могилы. Неказистый старый дом у Трассы стал братским склепом для пилотов, павших смертью храбрых. Или принявших кару за предательство. Все зависит от того, какая телегруппа выдаст завтра в эфир репортаж о ночной бойне. И будут ли вообще выходить новости в эфире обреченного города-полигона.

* * *

Грохот взрывов перекрыл пальбу милков. Облако пыли, туча дыма, беснующиеся языки огня… «Москит» горел. А в его брюхе рвались боеприпасы.

Ночь сразу стала светлее. Гораздо светлее. Тревожным таким мерцающим светом высвечивало все. Как есть. К баррикаде двигались не люди. Такое не могло быть людьми.

– Мертвяки, – Николай просто высказал вслух очевидное. – Это не учебный – это настоящий рабочий «материал».

Денис смотрел не на предводителя Волков – на Трассу. Настоящий… Рабочий. Вот он какой, значит, в деле. В настоящем деле, в настоящей работе. Вот на что способен. И бит твой главный козырь, пахан Колян, – вертолет воздушной поддержки. Бит десятком мертвых кожинских бойцов. И на баррикаде – паника.

– Не пора ли принимать командование? – спросил Денис.

Николай покачал головой:

– Разве я похож на самоубийцу?

– Но ведь…

– Поздно, – прохрипел орг. – Лезть на баррикады – поздно. Хочешь жить – стой в сторонке. На Трассу – не суйся.

Денис жить хотел. А орг был прав. Уже поздно.

Наверное, они действительно живы еще лишь потому, что не переступили обочину, не перелезли через ограждения шоссе. Здесь, в толпе сторонних наблюдателей было безопасно. Ну, относительно. Сюда, по крайней мере, еще не стреляли.

А вот баррикада…

Обороняющихся сломили быстро. Даже без помощи огнеметчика. Сначала баррикаду поливали с Трассы беззвучными очередями. Потом – подойдя ближе – забрасывали очень даже звучными гранатами из надствольников.

Упала бабушка Ночки. Да уж, упала… Неосторожно высунула из-за укрытия голову и… Денис никогда прежде не видел, как череп человека взрывается, словно заминированный арбуз. Фонтан из крови, разнесенной вдребезги кости и мозгов ударил вверх, обезглавленное тело сползло вниз. Выпала из скрюченных сухих старческих пальцев смешная и никчемная дубинка «МУД (шдх)».

Вскрикнула, прикрыв лицо руками, Ирина.

А вон там…

Невероятно! Там – Ахмет. Скатился, свалился, обрушился сверху. Как снег на голову. На боевого мертвяка. Врукопашную!

Пока вокруг суетился и кричал разбегающийся и гибнущий народ, перепачканный кровью и пылью кавказец, затаившись, лежал меж бетонных блоков, тяжелых офисных столов, диванов и наваленной поверху грудой плотных матрасов. Терпеливо, недвижимо, притворяясь мертвым, лежал в своем импровизированном бастионе. До тех пор, пока на баррикаду не вступил первый «рабочий материал».

Жмур сосредоточенно расстреливал живых. На мертвых внимания жмур не обращал. На Ахмета не обратил тоже. Прошел у самого основания завала.

И Ахмет ожил.

Ящерицей… змеей юркнул к зомби с автоматом. А в зубах – как кинжал – заточка.

И прыгнул.

Вниз. Молча.

Нападение было настолько неожиданным и непредсказуемым, что даже хваленые рефлексы президентского гвардейца не поспели. А может, просто оператор мертвеца, " растерявшись, не подал вовремя нужной команды.

Падая, еще в полете, Ахмет ударил заточкой. Сверху. Всадил длиннющий штырь по самую рукоять. Меж ключицей и лопаткой. Слева. С таким расчетом, чтоб до сердца. В изрешеченное пулями и осколками тело всадил. Но телу тому было все равно. Дыркой больше, дыркой меньше… Хоть слева, хоть справа…

Жмур, правда, не устоял на ногах – упал под приличным весом противника, покатился с живым ревущим рюкзаком на спине. Но оружия не выпустил. Едва повернув голову, едва увидев краем глаза Ахмета, навалившегося сзади, пытавшегося разворотить, развалить, разорвать, раскурочить вбитым заточкой-рычагом мертвую плоть, жмур коротко ударил прикладом за спину. Расчетливо сильно и точно ударил.

Ахмет дернулся, взвыл, перекрывая грохот разрывов и выстрелов. Пальцы соскользнули с мокрой рукояти заточки. Но тут же сомкнулись в привычном борцовском захвате вокруг шеи «рабочего материала». Рывок… После такого живому противнику гарантировано, как минимум, смещение шейных позвонков. Да и мертвому – тоже. Только вот мертвому на такое смещение – плевать. А оторвать голову голыми руками Ахмету было явно не под силу.

Жмур резко развернулся. Второй удар приклада отбросил кавказца. Ахмет откатился, попытался встать. Не дали.

Выстрел… И у орга в груди зияет дыра величиной с кулак. И все, не жилец больше твой верный и бесстрашный боец, пахаy-Колян…

Милки почти не отстреливались. А федералы все лезли и лезли вперед как заговоренные. Завал на дороге взяли в клещи: двое слева, двое справа – за домами, за оградой. Остальные прикрывают. Палят по любой поднявшейся над баррикадой голове. Без промаха палят. И головы не поднимаются.

Одного – из тех, что слева – все же удалось уложить. Уложить, правда, не совсем подходящее слово. Пятеро обезумевших от отчаяния милвзводовцев, прятавшихся за вывороченными ограждениями Трассы, одновременно, единым залпом выпустили в приближающуюся основательно измочаленную уже пулями и осколками фигуру по гранате из «Псовых» надствольников. Пять фугасно-осколочных… Практически в упор… После такого не встанет даже ходячий мертвец.