— Коричневые в белую клетку. Как у всех. Ну, по нормам довольствия которые…

— А зачем, если и так на складах этих платков навалом, их еще и с гуманитаркой везут?

— Нормы у нас какие для бойца? Три платка в год. А тут и десять платков мало. А с учетом спецопераций и прочего, когда они теряются… Но в тылу как? Положено три платка в год — будет три. Меньше можно, больше — ни-ни. А в остальном — пусть они гниют на складах. Списать всегда можно.

— Понял.

— Здоров, братишка, — вдруг кто-то громко крикнул из соседней колонны.

Максим посмотрел сначала на кричащего, затем оглянулся по сторонам, надеясь отыскать того, кому был адресован окрик.

— Да тебе, тебе кричу, что щуришься?

Максим пригляделся. Лицо было знакомое, но где его он видел — вспомнить не получалось.

— Парились вместе, тебя Еким приводил, — напомнил Михайленко кричащий.

— А-а-а, майор Морозов? То есть товарищ майор… Вас же сменить должны были?

— Решили, что мы недостаточно загорели, и нас еще на пару недель оставили в этом солярии. Ходи до нас, босота. Интересное что скажу.

Максим оглядел расстояние до колонны «Витязей». «Если спрыгнуть с брони — можно и по пояс завязнуть в грязи», — подумал он. Но, посмотрев в сторону головы колонны, увидел, что там два бэтээра из колонн стоят на расстоянии прыжка друг от друга. Подмигнув начмеду, Максим, перепрыгивая с брони на броню, направился к головной машине. Через пару минут его обнимал Морозов.

— Так ты уже полноправный старлей? Молодца, — улыбнулся майор, оглядывая Максима с ног до головы, и вдруг крикнул в открытый люк. — Эй, Кисель, расшугай там всех, чтоб на броню вышли. Мне тут пошушукаться с человеком надо.

Из люка вылезли заспанные бойцы. По усталым лицам, покрытым пылью, было понятно, что ребята «работали» не один день.

Оказавшись под защитой брони, Максим только сейчас увидел, что у Морозова перебинтована рука.

— Пустяк. Онанизм, знаешь ли, до добра не доводит, — схохмил майор. — Я тут краем уха о Екиме слышал. Его вроде как за шпиона приняли?

— Да. Он бежал.

— Было бы нелепо, если б он разрешил себя в СИЗО долго держать, — хмыкнул краповик.

— В каком смысле?

— В том, что идиотов много, а спасение утопающего — дело рук самого утопающего. Я же надеюсь, ты не веришь, что Еким в самом деле?..

— Нет, конечно.

— Ну, вот. Я тебе подсказать одну вещь хочу. Может, и Екиму поможет. Ты чего так странно улыбаешься?

— Да вы не первый, кто хочет помочь Екимову. И почти никто не верит в его виновность.

— А как по-другому? Он нам многим помогал, а долг платежом… Ну, это к делу не относится. Мы тут банду Малика — он же Смирнов — долбанули. Самого Смирнова не достали, а вот его штаб — отправили в один конец на тот свет. Бумаг тут я дернул. Часть документов наш чекист передаст вашему начальству. Сам понимаешь — он должен что-то отдать. И светиться ему нельзя с тобой. А вот я тебе тут тоже гостинчик припас.

— Какой?

— Вот тебе бумаги. Много интересных. Потом прочтешь. Мне кажется, они как раз по делу Екима.

— С чего вы взяли?

— Еким последнее время очень много интересовался бандой Абдул-Малика. Значит, и работал по ней. Кроме того, там чертежи той самой пивной бочки, которая в кафе ханкалинской рванула… Но это первое…

— Ни хрена себе! А есть и второе? — как-то слишком резко и недоверчиво спросил Максим.

Морозов напрягся и колко посмотрел на старлея.

— Ты вот что, — с укором сказал майор. — Слишком чекизмом не проникайся. Есть у Екимова такая вещь, как понятие братства. Поэтому мы все и братишки. И тебя я не зря так назвал. Не верить всем — это паранойя. Я не осуждаю тебя, а предостерегаю. Уйдешь сильно в это — через лет пять проснешься на кушетке в доме для душевнобольных… Будешь там среди товарищей по несчастью школу разведчиков устраивать… Будь чуть проще и к жизни, и к себе…

— Да я не хотел…

— А я и не говорю, что хотел. Просто имей в виду — я о тебе пекусь. Молодой ты… Жалко будет.

— Понял. Так что там во-вторых?

— Второе — сам смекай, как раскопать. Я лишь могу кое-чего обрисовать. Начну с того, что масхадовцы собирают информацию о строящихся домах для офицерского состава. Где, в каких районах и списки очередников на эти дома.

— Ничего себе. А откуда информация?

— Да тут поймали одного… Списки он передал Абдул-Малику перед нашей операцией.

— А где он? В Ханкалу доставили?

Морозов посмотрел на Михайленко так, будто только что прочел в его личном деле «2 раза болел менингитом».

— Максим, родной ты мой. Ну как человек доедет, если на его душе смертей, как на кошке блох?

— Вы его казнили?

— Нет, блин, с цветами отпустили домой! На самом деле, сердце у него было слабым… Умер, раскаявшись и осознав всю свою подлость.

— Жалко, что сердце, — пожал плечами старлей. — Много можно было бы узнать.

— Угу, и выпустили бы его через год по ходатайству местных правителей. Не о том думаешь. Лучше прикинь, зачем им это надо?

— У меня Лоренса, друга, шантажировали, узнав о том, где живет его родня. Он пулю в лоб пустил.

— Все правильно сделал, — спокойно сказал Морозов. — Слышал я про это. Главковский паразит сдал. Но вот подумай: почему именно Лоренс? Других офицеров тьма была. И если этот ухарь из Москвы сдал, то не думаю, что только Лоренса. Понимаешь? Ты это, о нашей встрече никому не говори, понял? Спросят, откуда бумаги, придумай что-нибудь правдоподобное.

— Это трудно. У нас же если документ попадает, любой причем, сразу нужно готовить к нему описание — откуда, как. То есть чекист подразделения, отправляя мне любую информацию, пишет сопроводиловки, я тоже должен отписать.

— Да бог ты мой. Скажи, на кладбище слонов нашел.

— Где?

— Ну, в деревянном общественном сортире Ханкалы. Я там один раз сидел месяца два-три назад — нашел наградные, подписанные Масхадовым для своих абреков. Там же все в ход идет…

Через полчаса загара посреди моря слякоти колонны начали медленно вползать в чрево палаточного сердца группировки.

Передав Андросову начмеда для дознания, Максим, вместо положенного доклада о прибытии, направился в палатку РЭБ.

— Товарищ майор, — обратился Михайленко к Радчикову, — а можно получить радиоперехваты за месяц в районах Толстой-Юрта, Червленой и Автуров?

— Не вопрос, а тебе зачем?

— Да накосячил в рапорте, пытаюсь сгладить — и переговоры хотя бы нужны, — Максим соврал с умыслом. Если б сказал, что для дела, — информация могла бы пойти «гулять» и дошла бы до Коновалова, который обязательно бы подумал о том, что Михайленко снова за старое взялся — Екимова спасает. А косяк закрыть? Кто безгрешен? Тут святое — помочь.