– И неприятие.

– Может быть.

– Теперь все понятно, у меня даже отлегло от сердца. Вы меня так успокоили. Представляю, каким отвратительным чудовищем я должен казаться такой убежденной лесбиянке, как вы…

Мадлен ничего не ответила. Дронго поднялся, забирая свои тарелки со стола.

– Ухожу, чтобы не раздражать и не пугать вас. Извините, я лучше посижу за соседним столиком.

Мадлен проводила его долгим взглядом и что-то пробормотала. Очевидно, он не нравился ей еще сильнее, чем прежде.

«Становится легче, – подумал Дронго, – если меня терпеть не может эта лесбиянка, то я явно не умру от огорчения. С Софией мы разобрались… Кто остался? Лейла Азизи? Но она совсем молодая женщина, ей меньше тридцати. Значит, все в порядке». Он посмотрел в сторону Мадлен и даже улыбнулся ей. Она снова отвернулась.

Через час Дронго был уже в помещении книжной ярмарки и прошел в комнату, отведенную для полиции. Там сидели Фюнхауф и Дюнуа. Дронго, успевший распечатать присланный Орличем список, протянул его начальнику полиции и передал распечатанную копию профессору Дюнуа.

– Что это за список? – поинтересовался Фюнхауф.

– Мне прислали его из Белграда, – пояснил Дронго. – Это люди, которые могли встречаться с погибшим во время военных действий в Боснии.

– Шесть человек, – прочитал список начальник полиции, – намного лучше, чем сорок пять. Нужно вызвать всех шестерых и допросить.

– Не нужно, – возразил Дронго. – Я уже говорил с четверыми, в том числе с Бенковичем, которого указали первым. Он действительно сразу узнал Табаковича, который представился Ламбрехтом. Бенкович возглавлял отряд местной самообороны, защищавший хорватов и венгров. Остальные трое приехали в составе делегации Боснии. Халил Иззет был в Сараево вместе с президентом республики Алией Изетбеговичем. Они все время просидели в блокаде. Аржану Милутиновичу повезло больше, хотя он тоже был в блокаде, а Салех Каримович воевал на юге страны. Это я тоже выяснил, причем последний очень нелестно отзывался о погибшем, но уверял меня, что никогда с ним не встречался.

– Остаются двое, – посмотрел на список Фюнхауф.

– Да. Это как раз те, с которыми я еще не разговаривал. Оба – выходцы из Боснии. Мирца Тунджич сейчас живет в Македонии, а Зейнал Рамовш – в Косово. Вчера я пытался его найти, но его нигде не было. Возможно, сегодня мне повезет больше.

– Может, нам лучше официально пригласить их для допроса? – предложил Фюнхауф.

– Нет, – вмешался Дюнуа, – это будет неправильно. Если среди них убийца, он все равно вам ничего не расскажет, а у Дронго есть шанс расспросить подозреваемого и выяснить степень его причастности к этому преступлению.

– Хорошо, – согласился Фюнхауф, – после вчерашних событий я готов доверять вашему эксперту любые разговоры и любые задания. Пусть он сам переговорит с этими двумя подозреваемыми. Между прочим, наша лаборатория проверила нож. Никаких сомнений: на нем кровь убитого Марка Ламбрехта, или Марко Табаковича, как вы его называете. Никаких отпечатков пальцев на ноже нет. Его, очевидно, выбросили сразу после того, как нанесли им роковой удар.

– Что и следовало ожидать, – разочарованно произнес Дронго. – Тогда не будем терять времени. Уже десятый час, пойду искать этого Зейнала Рамовша. Мне намекали, что он должен был хорошо знать погибшего. Если я правильно понял, получается, что в Жепе и Сребренице они фактически воевали друг против друга.

– Может, выделить вам кого-нибудь в помощь? – предложил Фюнхауф.

– Нет. С официальным лицом он не будет таким откровенным. Я всегда могу представиться журналистом или издателем. Не забывайте, что Гаагский международный трибунал по Югославии еще работает, и любой из них понимает, что может предстать перед этим судом за свои военные преступления. Поэтому с официальными лицами они категорически не станут сотрудничать.

– Он прав, – сказал Дюнуа, – пусть идет один. Кстати, Меглих проверил отели и химчистки?

– Он взял еще четверых наших сотрудников и обошел все химчистки в Майнце, где живет большинство членов делегаций. Никаких следов. Нашли одну химчистку, которая чистила костюм художника от красной краски. Художник – из детского издательства, мы специально проверили. В день убийства он находился в Берлине и приехал сюда только на следующий день.

«Бедный Меглих, – подумал Дронго, – инспектору так хотелось продемонстрировать свое рвение в работе. После смерти Рамиреса, которого они не смогли взять в салоне самолета, он готов сутками оставаться на службе, пытаясь загладить свою вину».

Дронго оставил кабинет и пошел в зал, где находилась экспозиция делегации из Косово. Увидев пожилую женщину лет шестидесяти, подошел к ней, но все его попытки заговорить с ней окончились неудачей. Она не знала и не понимала ни английский, ни русский, ни турецкий. Эта пытка закончилась через полчаса, когда подошел руководитель их делегации, хорошо знавший турецкий язык, и Дронго сумел наконец узнать, где находится Зейнал Рамовш. Тот был в это время в соседнем здании, на встрече с немецкими издателями, которые предлагали выпустить их книги в переводе на сербохорватский. Дронго искал Зейнала еще около часа, пока не обнаружил его рядом со стендом немецкого издателя турецкого происхождения Ильдрыма Дагиели. Его издательство специализировалось на выпуске тюркоязычных авторов в переводе на немецкий язык. У Дагиели выходили книги казахских, киргизских, азербайджанских, татарских писателей.

Зейнал Рамовш оказался мужчиной небольшого роста, темноволосым, черноглазым, с пышными, уже седеющими усами. Рукопожатие у него было энергичным, сильным.

– Давайте отойдем в сторону и поговорим, – предложил Дронго, приглашая своего собеседника в кафе. Через минуту они уже сидели за столом. Оба выбрали себе черный чай.

– Меня обычно называют Дронго, – представился эксперт.

– Вы журналист или следователь? – спросил Зейнал.

– Ни то, ни другое. Я – эксперт по вопросам преступности.

– Мне вчера уже сказали, что вы меня искали, – признался Зейнал, – и я даже знаю почему. Из-за этого подонка, которого наконец нашли и убили.

– Вы знаете, что Марк Ламбрехт и Марко Табакович – одно и то же лицо? – удивился Дронго.

– Конечно, знаю. Об этом все говорят. Возмездие наконец настигло этого палача…

– С этого момента давайте подробнее. Вы воевали в составе 28-й дивизии в Боснии?

– Да, воевал. Но сейчас я гражданин независимого Косово.

– Я знаю, но хотел бы вернуть вас в то время, когда вы воевали в Боснии.

– Мы защищали наши дома, – сказал Зейнал. – Это было очень сложно. В первое время у нас даже не было своей артиллерии и вооружение оставляло желать лучшего. Собственно, тяжелой артиллерии у нас так и не появилось. Армия была на стороне сербов, и все боеприпасы достались Младичу и Крстичу.

– Чем вы занимались до войны?