— Ты что, все журналы продала? — в ужасе спросил Громов, когда его наконец отпустили.

— Да они меня чуть не разорвали на куски, — ответила я, ощупывая свою распухшую губу.

Он схватился за голову.

— У меня же ни одного номера не осталось. Я теперь не смогу никому ничего дать. Я привез похвастаться, показать типографский номер… Ох, все пиздой накрылось. Меня убьют. Ладно. Как я говорил, нормально?

— Я ничего не слышала, до меня только обрывки фраз доносились. Вокруг так орали и толкались — и потом, мне нужно было следить, чтобы они мне деньги давали.

Мы пересчитали деньги. Оказалось, что я получила даже больше, чем стоили все журналы. Видимо, люди, не дожидаясь сдачи, поскорее отходили в сторону, боясь, что кто-нибудь вырвет журнал у них из рук. Громов взял деньги и за двойную или тройную цену купил себе пару номеров у кого-то из тусовки.

У меня кружилась голова, очень хотелось есть и болела разбитая губа, но меня уже снова куда-то вели, с кем-то знакомили и протягивали стакан с вином.

Божена с Лехой готовились к свадьбе. У Божены свадебный костюм был, и она с гордостью продемонстрировала мне его — почти не ношенные джинсы, оставшиеся еще с первой беременности.

— Смотри, почти новые, я их и года не носила; когда родила, они мне сразу стали велики!

В самом деле, чем не свадебный наряд?

А вот у Лехи ситуация со свадебным костюмом была значительно хуже. Его единственные джинсы, штопаные-перештопаные, шитые-перезашитые, не имели уже ни джинсового окраса, ни джинсовой формы, а выглядели как нижняя часть крайне «убитой» тюремной робы лагерного доходяги.

— Не, ну это не вариант. Надо ехать в Малаховку, — осмотрев Леху, решил народ.

Малаховка была на тот момент единственным местом в Москве, где можно было купить джинсы.

— Какая Малаховка? Кто туда поедет сейчас? Я не доеду, а его одного пускать нельзя. Он купит какую-нибудь дрянь и отдаст за нее все деньги, — возмутилась Божена.

— Божена, я могу сам, — вмешался Леха.

— Это тебе не говно концертное, в котором ты выступаешь. Это — свадебный наряд. Без меня нельзя.

После длительных споров они решили поехать на только что появившийся Рижский рынок Рижский разнообразием моделей не баловал. Было два-три «модных» покроя, и ладно, но вот с размерами была проблема… Дело в том, что Леха был очень высоким и очень худым. При росте за метр восемьдесят пять он весил максимум шестьдесят килограммов. Поэтому, подобрав себе джинсы «по росту», он автоматически выбирал штаны размеров на шесть больше, чем ему было нужно. Но Делать было уже нечего, времени не оставалось, и он купил то, что было. В конце концов, если затянуть ремень потуже, то джинсы не сползут.

Когда Леха показался в обновке Божене в утро назначенной свадьбы — она так и не поехала тогда на Рижский, — та отказалась идти с ним в загс.

— Я замуж за рок-гитариста собиралась, а не за Чарли Чаплина какого-то вшивого. Это же СВАДЬБА все-таки, а не комедия какая-нибудь, — и ушла напиваться с горя.

— Глеб хорошо шьет, — осенила меня гениальная идея, — он сшил себе потрясные штаны.

— Мы идем вниз, к Глебу! — закричал Леха через дверь. — Он мне ушьет джинсы.

Всей толпой спустились этажом ниже, к Марине с Глебом. Леха, и так не особо разговорчивый, в такой стрессовой ситуации вообще ничего членораздельного сказать Глебу, открывшему дверь, не смог. Он только смотрел на него умоляюще и протягивал свои безразмерные штаны. Глеб, однако, сразу все понял.

— Так, ладно, сейчас попробуем что-нибудь сделать. Не, вся толпа остается на площадке, у нас курить нельзя. Бялая, давай заходи. Поможешь.

Глеб достал свой древний «Зингер» с ручным приводом, взял какие-то нитки, более-менее подходящие по цвету, и одним махом, на глазок, прострочил Лехины джинсы.

— На, померь. Бялая, ты чего уставилась? Выйди, ему же надо раздеться. — Глеб в некоторых отношениях был очень старомоден.

Я вышла из комнаты к Марине на кухню. На лестничной площадке шумела ожидающая жениха тусовка.

— Пойди успокой их. А то соседи опять милицию вызовут и не будет никакой свадьбы, — сказала Марина.

Я пошла к ним. Там уже стояла целая процессия рокеров, во главе с невестой в парадных, почти не ношенных джинсах для беременных и с букетом чего-то, что должно было символизировать цветы (может, это были мимозы, оставшиеся с прошлого 8 Марта). Она стояла с красивым, одухотворенным, испитым лицом и… ждала… ждала, спрашивая время у каждого находившегося рядом приятеля…

— Алиса, ну что там?

— Все нормально, Глеб ушил. Сейчас Леха померяет их и придет.

— Да что там мерить? Времени нет уже совсем, надо одеть как есть и идти. Сколько времени осталось, а, Петь?

— Да не волнуйся, Божена, есть еще время. Без нас не начнут.

— Что значит НЕ ВОЛНУЙСЯ? Это чья свадьба — твоя или моя?

— Часа два еще точно есть, может, немного поменьше, — раздалось сразу несколько голосов.

Народ заметно колбасило, потому что Божена с утра не давала никому выпивать, да и сама почти не пила. Леха все не шел. Напряжение росло. В дверном проеме появился Глеб.

— Божена, слушай, тут такое дело… Леха в штаны не влезает. Я их слишком сузил. Надо его в них протолкнуть.

Вся тусовка, которой страшно хотелось, чтобы праздник наконец состоялся, вдавилась в Маринину квартиру и приступила к одеванию жениха. Леха стоял посреди комнаты в штанах, которые выше бедер на него не налезали. Глеб велел всем схватиться за края ушитых им джинсов, тянуть вверх и трясти, пока Леха в них не «вставится». Учитывая количество участников и их энтузиазм, попытка довольно быстро увенчалась успехом.

— Потише вы! Вы ему все яйца оторвете! — в какой-то момент не выдержала Божена.

Сам Леха, на все готовый ради будущей жены самоотверженно молчал.

Потом, также общими усилиями, Леху положили на пол и застегнули. Он был почти готов к свадьбе. «Почти» — потому, что его свадебный «верх» предполагал только заправку в джинсы, но поскольку их только что с таким неимоверным трудом удалось застегнуть, то об этом и речи не шло.

— Да что же это такое! Я этого не выдержу! — закричала Божена и закрыла лицо руками.

— Подожди, Божена, не паникуй, мы что-нибудь придумаем, — сказала Марина и убежала в другую комнату. Она вернулась с какой-то белой рубашкой в руках, которую Леха и надел.

— Это моя детская сорочка, — шепнул мне на ухо Глеб.

— Надо погладить…. — начала было Марина.

— Да ладно, времени уже совсем нет, и так хорошо, — сказали все хором, Божена — громче всех.

— Да, просто отлично, — сказал Глеб, с гордостью осматривая Леху.