кабинету пронёсся лёгкий шелест бумаг, приподнявших уголки, как крылья, в попытке покинуть скучный стол для совещаний и отправиться в путешествие, хотя бы на пол.

Мужчина тихонько прикрыл за собой дверь, прошёл к столу и присел на корточки, наблюдая, как спит самая прекрасная женщина на Земле, под бесконечный звездопад на мониторе компьютера и тихий стук металлических шариков, подвешенных над маленькой платформой и заставляющих друг друга стремиться вперёд. Но их бесконечный спор на рабочем столе, скорее убаюкивал, нежели вносил хоть какое-то раздражение.

Соня сидела в рабочем кресле, сложив руки на стопке бумаг и положив на них голову, как на подушку. Непослушные кудряшки прикрывали лицо и солнечный свет из окна так и норовил запутаться в них.

Мужчина присмотрелся и нахмурился улыбнувшись. Опять она замазала милые веснушки тональным кремом. Вот что творится в этой милой головке? Разве может быть в ней хоть что-то, что нужно прятать? Ну, если только вырез чуть поменьше сделать, чтобы не пялились все подряд, да платье чуть подлиннее. Хотя, можно ещё добавить паранджу, запереть дома и…

Внутренний смех чуть не вырвался наружу, и Сашка нечаянно кашлянул.

Софья резко подняла голову, приоткрыла глаза и сонно улыбнулась:

— А ты чего здесь?

— Сменщик только явился. Решил забежать, перед тем, как отсыпаться ехать. А тут, смотрю, спящая царевна. Ночью совсем не спала?

— Папе было плохо. Пришлось на искусственную вентиляцию перевести.

Он поднялся и хотел уже подойти, но Соня сама вышла из-за стола и прижалась к нему, обняв за торс:

— Саш, я так боюсь. Знаю, что этот момент наступит, хочу быть готовой, но не могу. Не получается.

Их объятие отразилось в стеклянных дверцах шкафа для документов, одна из которых, видимо так смутилась, что отщёлкнулась от магнитного замка и приоткрылась.

— К этому невозможно подготовиться. И будет тяжело, как бы ты ни старалась. Это придётся пережить. Больно, но придётся.

— Скажи, что ты будешь рядом, когда…

— Сонечка, я не могу обещать. У меня есть обязательства, и в любой момент…

— Спасибо, что предупредил. Не переживай, я справлюсь.

Испуганный взгляд, смешанный с холодом, взметнулся на него так резко, что каштановый водопад волос на мгновение превратился в облако. Она освободилась от мужских рук, вернулась в кресло, рванула подставку клавиатуры и клацнула по клавише, делая вид, что появившийся документ на экране, заботит её больше.

— Сонь, прекрати. Ты сначала не даёшь мне договорить, а потом надумываешь себе, бог знает, что.

Он сел на стул и провёл устало ладонью по лицу, а когда открыл глаза, увидел насмешку в голубой радужке и скривившиеся в ухмылке губы:

— А в твоих словах может быть какой-то другой смысл? И сколько времени ты отвёл нашим отношениям?

— Я прошу, остановись. Мы оба не выспались и на нервах. Давай отложим разговор…

— Я не думаю, что нам есть что обсуждать.

— Сонь, прекрати, я тоже не железный. И у меня тоже есть проблемы, которые… — Он встал и подошёл к ней, намереваясь по привычке успокоить разгоравшуюся истерику. Но Соня резко убрала его руки, сорвалась с места и отвернулась к окну:

— Вот и решай свои проблемы! Я тебя не просила со мной возиться.

— Ты сама понимаешь, что говоришь?

— А это уже не Вам решать, что мне говорить в своём кабинете, а что нет! Развелись советчики. Каждый суслик в поле – агроном. Не смею Вас больше задерживать, господин охранник!

У Сашки закипело всё внутри, он нахмурился и ответил в тон:

— Значит, охранник, да? Хорошо. Если Вас не затруднит, то оставьте мои вещи сменщику, Софья Сергеевна.

Дверь грохнула с такой силой, что пыль от осыпавшейся штукатурки, казалось, тянулась за ним до самого выхода на улицу.

Он шёл быстрым шагом на остановку, не понимая, осталась ли хоть одна мысль в расплавленном сером веществе. Не имея привычки курить на ходу, затягивался; не успев выпустить дым, закашливался. Выбрасывал сигарету, но прикуривал вновь. И даже ругаться мысленно не мог, потому что не понимал, что произошло.

Нужно было вернуться в общагу и заставить себя уснуть, но как это сделать? Как можно спать с таким ураганом внутри? Серый взгляд зацепился за вывеску продуктового магазина, и бутылка сорокаградусного снотворного легла удобно в руку. Как граната. Оставалось только выдернуть чеку, забыться сном и пусть весь мир катится к чертям! И если он даже пожалеет об этом, то это будет завтра.

А сейчас – двадцать метров до забытья, которое так необходимо, чтобы сердце не остановилось, а мозг не взорвался.

Трубка завибрировала в кармане, он ткнул, не глядя, прижал к уху и рявкнул:

— Слушаю!

— Сафронов, ты очумел? Чего орёшь?

— Маш, что тебе надо?

Голос жены в трубке пошёл в наступление и закричал:

— Мне? Это ты скажи, что тебе надо? Я, кажется, запретила с детьми общаться, пока…

И Сашка ответил ей в тон, не сдерживая всё, что накопилось за последнее время:

— Значит так, слушай меня сюда, дорогая моя официальная жёнушка! Я буду со своими детьми общаться тогда, когда этого сам захочу! А будешь настраивать их против меня и всякую ахинею нести, сам тебя родительских прав лишу и сына с дочкой заберу. Поняла?

— Ты совсем озверел, что ли? Почему не сказал, что телефон включил?

— Да потому и не сказал, чтобы голос твой не слышать. Вот сейчас, в эту минуту, что тебе надо?

— А почему в общаге не живёшь? Дожил, Сафронов, на тебя даже любовница жалуется! Думаешь, нашёл очередную бабу, можешь мне условия ставить?

— А вот это тебя вообще не касается, потому что баба - это ты! Жаль, что понял это поздно!

Он ткнул на красную кнопку, сунул телефон в карман и рванул входную дверь общежития. Две минуты лестничных проёмов. Коридор общаги и привычный бедлам в комнате. Витёк мается с похмелья, поэтому получает купюру и сваливает.

Поставил бутылку на стол. Снял куртку, разулся и плюхнулся на кровать с голым матрасом, уткнувшись в подушку, которую хотелось кинуть на пол и отпинать. Но вместо этого встал, открутил крышку на бутылке и перевернул горлышко в рот. Сморщился, занюхал рукавом форменной куртки и чертыхнулся. Потому что внутри горела противная обида – непозволительная слабость, от которой зло разгоралось ещё сильнее.

Стук в дверь раздался так не вовремя. Захотелось почесать кулаки об того, кто помешал