Во-первых, в то время картины покупала все же не она, а брат Лео; Гертруда вошла во вкус позднее, в ходе интенсивного общения с Пикассо, на протяжении многих месяцев 1906 года писавшего ее портрет. Она сразу же оценила и гений Пикассо, и кубизм, а в 1930-е годы художником, с которым она много общалась и которого поддерживала, был Франсис Пикабия, создавший два ее портрета. Матисс же Гертруду не писал ни разу, что довольно странно, если принимать на веру ее воспоминания. Отношение Лео к работам А. Матисса было сложным: он вначале резко не принял его стиль, затем восхищался им и приобретал его самые авангардные работы, а потом продал их все, сделав выбор в пользу более классической эстетики импрессионистов.

Ил. 57. Гертруда Стайн в парижской квартире под своим портретом работы Пабло Пикассо, 1910 г. Фото из архива Библиотеки Конгресса США

К сожалению, в отличие от много публиковавшейся младшей сестры, Лео издал всего две книги (ни одна из которых не переведена на русский язык), причем мемуарные фрагменты включены только во вторую из них, вышедшую за считанные недели до его кончины, но уже после смерти Гертруды. Вспоминая об Осеннем салоне 1903 года, Лео писал о работах Матисса с нескрываемой досадой:

Самое неизгладимое, пусть и не самое приятное впечатление на меня произвел Матисс. В то время он экспериментировал с пуантилизмом — на мой взгляд, это самый чудовищный стиль, когда-либо изобретенный в живописи (sic!). Его пуантилистские работы были грубо прописаны, выделялись изобилием небрежных пятен, и, несмотря на то что его линии и цвет, несомненно, говорили об огромной творческой энергии, эти картины нельзя было назвать удачными198.

Это описание никак не назовешь комплиментарным для художника.

Лео, действительно, приобрел несколько работ А. Матисса, считавшихся в то время весьма радикальными. За «Женщиной в шляпе» последовало полотно «Радость жизни», купленное в Салоне Независимых в 1906 году. В наши дни биограф художника так описывает это произведение:

Ничего не могло быть проще, яснее и умиротвореннее, чем «Радость жизни» с ее идиллическими фигурами нимф и влюбленных — обнимающихся, танцующих, наигрывающих на свирели и отдыхающих на берегу моря. Художник обошелся с ними как с декоративными элементами, расположив плоскости чистого цвета в ритмическом узоре.

Воспевая «простые, открытые чистые цвета», биограф Матисса делает вывод о том, что в этом произведении художник больше, чем когда-либо, сумел «заставить свои краски петь»199. Описание это представляется вполне адекватным, однако не будет лишним напомнить, что в 1906 году работа эта вызвала скандал еще больший, чем портрет Амели годом ранее.

«Матисс... похоже, спятил, — написал 14 января 1906 года не кто иной, как выдающийся художник Поль Синьяк коллеге-живописцу Шарлю Анграну (Charles Angrand, 1854–1926). — На холсте в два с половиной метра он обвел линией толщиной с палец какие-то странные фигуры. Затем покрыл все это ровным слоем четко разграниченных оттенков, которые — как бы чисты они ни были — показались мне отвратительными»200.

«Парижане до сих пор вспоминают, что стоявший около картины шум был слышен уже у самого входа, — писала Дженет Фланнер в 1951 году. — Источником криков, злого шушуканья и издевательского хохота была толпа, злобно глумившаяся над вдохновенным видением радости, созданным художником»201.

В общем, равнодушным эта картина не оставляла никого, она была темой дискуссий, а раз так, для Лео было естественно ее купить, чтобы эти дискуссии проходили у него дома и он мог задавать в них тон.

Годом позже все повторилось с картиной «Голубая обнаженная. Воспоминание о Бискре», приобретенной Лео в 1907 году. Эта обнаженная женщина, лежащая в цветущих травах на фоне пальмовой рощи, со струящимися полосами кадмия, красной марены и зеленого веронеза, написана в фовистском духе с сильными деформациями, особенно правого бедра и ног. Критики описывали новую работу как непристойную и ужасную, а женщину называли больше похожей на зверя или рептилию, чем на человека. Стремясь предугадать «звезд завтрашнего дня» и строя свой статус в обществе в роли теоретика-провозвестника «нового искусства», Лео Стайн покупал картины Анри Матисса, однако полюбить их так и не смог, вследствие чего приобретенные им работы сменили владельца. «Голубая обнаженная» была приобретена Эттой Кон.

Ни Гертруда, ни Лео не упоминали в своих книгах о том, как еще до Салона 1905 года обратить их внимание на самобытную живопись Анри Матисса безуспешно пыталась Берта Вейль, галерея которой навсегда вошла в историю хотя бы благодаря тому, что там была организована единственная прижизненная выставка Амедео Модильяни. Лео и Гертруда заинтересовались работами Матисса лишь тогда, когда они стали если не общественным, то как минимум светским событием. При этом они ни разу не платили больших денег за картины, и когда цены на работы Анри Матисса поднялись выше нескольких сотен франков (в основном благодаря вмешательству С. И. Щукина), Лео просто перестал их покупать. «Потом люди часто мне говорили, что мечтали бы купить эти картины за такую цену, — писал Лео несколько десятилетий спустя, — и мне приходилось напоминать им, что они тогда тоже были в Париже и располагали даже большими деньгами, чем я».

Однако когда картины Матисса стало возможно выгодно перепродать, Лео так и поступил. В парижской квартире, где остались Гертруда и Элис Токлас, доминировали полотна Сезанна и Пикассо, Лео же с собой во Флоренцию, куда он уехал в 1914 году, взял главным образом работы классического импрессиониста Ренуара, искреннюю любовь к творчеству которого сохранил до конца своих дней. После 1907 года ни Лео, ни Гертруда не купили ни одной работы Матисса. Согласно одной из версий, свою роль сыграл и некомплиментарный отзыв Матисса на собственные художественные работы Лео, которые тот продемонстрировал, спрашивая оценки и совета.

Гертруда писала о своем пророческом даре, Лео утверждал, что «Женщину в шляпе» оценил и купил он, но на самом деле первой на картину обратила внимание жена их старшего брата Майкла Сара (1870–1953), уговорившая купить эту картину. Именно Сара и Майкл в течение двух критических для развития фовизма лет, в 1906–1907 годах, когда у Матисса не было ни поддержки, ни денег, купили «Зеленую линию» — первый портрет Амели (часто ошибочно считающийся вторым) и по меньшей мере еще четыре работы, в том числе крайне важный автопортрет художника. Когда Сара купила его, Гертруда заметила золовке, что портрет «слишком интимный», чтобы вешать его на стену рядом с другими картинами. Когда тридцать лет спустя Гертруда приписала главную роль себе, а Сару не упомянула вовсе, рассерженный ее поступком Анри Матисс в 1935 году прямо сказал интервьюеру: «Сара Стайн, которую Гертруда Стайн не сочла нужным упомянуть, была в действительности самым умным и чувствующим человеком в этой семье»202. В биографии Х. Сперлинг А. Матиссу приписывается фраза о том, что из всех членов семьи Стайнов «одна только Сара обладала интуицией и чутьем»203, и это, конечно, не соответствовало действительности. Однако в отличие от Лео и Гертруды, любивших больше себя на фоне нового искусства, чем само это искусство, Сара искренне и на десятилетия полюбила творчество Матисса; он был также глубоко симпатичен ей как человек, которого отличали неизменная уравновешенность и интеллигентность. Матисс же говорил, что вера в него Сары Стайн поддерживала его в самые трудные времена смятения и тревоги.