Кико использовала медитацию, чтобы изменять свои чувства разочарования или отверженности. Она часто пользовалась ею в период замужества, когда ее бывший муж завел интрижку с кореянкой в Нью-Йорке. Во время его романчиков с несколькими тайками после переезда в Бангкок. И позже, когда он бросил ее ради тайской девушки из бара. Они прибегала к ней в отношениях со своей матерью. Это был позор для ее отца и родных. Мать Кико месяцами страдала от хронической депрессии.

В день похорон Кико пошла в комнату матери. Из-за закрытой двери услышала ее рыдания. Отец у постели пытался ее утешить. Но она была безутешна; горе пожирало ее подобно ложно направленной страсти, лишая сил и погружая в оцепенение. Когда Кико тихо толкнула дверь, мать приподнялась на кровати и выпалила: «Почему это должен быть Хироси? Почему мой сын? Почему не ты?». Она смотрела прямо на дочь, стоящую в ногах ее кровати. Кико уронила поднос с чаем и выбежала из комнаты. Через несколько месяцев она вышла замуж и уехала в Нью-Йорк. Ее муж сказал все нужные слова о том, как ему нужна она и семья; он действовал быстро и ловко, заставил ее почувствовать себя желанной, защищенной и высоко ценимой. Только позднее Кико узнала, что он таким же способом соблазнял многих женщин. И это была одна из причин, почему она была убеждена, что Кальвино достоин уважения. Она несколько раз переспала с Винсентом. Но он никогда не пытался ее соблазнить. Он никогда не лгал ей, не обещал того, чего не мог дать. А крушение его карьеры в Нью-Йорке – он никогда не обсуждал и не жаловался на то, что произошло. Словно пережил яростный шторм, отряхнулся и продолжал жить дальше.

Кальвино опоздал больше чем на час. Официант-катои держался поблизости, наполняя ее стакан с водой. Когда пришел Кальвино, он тихо опустился в плетеное кресло напротив нее. Кажется, официант почувствовал облегчение. Она была не одна. Винсент наблюдал за ней, оценивая ее настроение, когда официант вмешался и спросил его фальцетом, что бы он хотел выпить. Веки Кико поднялись, словно на тонких, высокотехнологичных пружинках. Глаз с разорванным кругом был красным. Кальвино гадал, не плакала ли она. Сначала Кико ничего не сказала, подождала, пока ее дыхание не станет ровным. Затем сделала длинный глубокий вздох и улыбнулась.

– Который час? – спросила она, вытягивая шею.

Он посмотрел на часы.

– Девять тридцать пять.

– Должно быть, ты застрял в чудовищной дорожной пробке, – заметила Кико и сделала глоток воды. Она вышла из состояния медитации свежей и улыбающейся.

Кальвино покачал головой.

– Сегодня движение не очень большое, – ответил он.

Стандартное извинение фаранга за опоздание в Бангкоке представляло собой вариации одного и того же оправдания: пробка длиной в девять световых лет на Сукхумвит и Рама IV. В половине случаев это было легким преувеличением. Но вполне безопасным преувеличением, и его редко подвергали сомнению, потому что безумие дорожного движения коснулось почти каждого на каком-то этапе жизни в этом городе. Это рождало солидарность и для некоторых служило оправданием для часов, проведенных в массажных салонах, клубах, барах и отелях с почасовой оплатой. Это было надежное алиби, которое трудно опровергнуть.

– Родственники Бунмы отнесли его тело в ват, – сказала Кико, переходя прямо к делу.

Ему нравилась ее способность видеть его насквозь.

– Откуда у них деньги?

Ей нравилось то, как быстро и решительно он переходил к сути вопроса.

– После твоего ухода пришел один из членов комитета дома духов. Он вручил матери Бунмы конверт. Внутри лежали четыре новенькие купюры по пятьсот бат.

Винсент уставился на список фирменных блюд, приколотых сверху к меню скрепкой.

– Спасибо, – произнесла она.

Он поднял взгляд.

– За что?

– За то, что не сказал: «Я же тебе говорил».

– Насчет чего?

Кико помолчала, поводила пальцем по ободку своего стакана с водой.

– Насчет Вичая. Я думала, что смогу исправить его. Я была глупа. Я знаю, что он водится с токсикоманами в Патпонге. Мне следовало сказать тебе об этом днем. А я не сказала. И я чувствую себя виноватой, потому что ты пришел туда, так далеко, чтобы спросить меня о нем. А я не смогла решиться признать, что так ошибалась. Особенно после того, как ты помог ему прошлым летом.

– Я не понимаю. Я пришел на полтора часа позже, а ты хочешь передо мною извиниться?

Это вызвало у нее улыбку.

– Ты предпочитаешь наказание?

– Да, это больше в моем стиле. – Он наклонился над столом. – Какое тебе больше понравится?

– Номер девятнадцать в меню. Это ужасно.

Винсент подозвал официанта.

– Двойную порцию номера девятнадцать для меня. А для дамы…

– Мне вареную рыбу и салат, пожалуйста, – сказала Кико, закрывая свое меню и подавая его официанту.

Кальвино поставил на столик бронзовую гирьку.

– Ты никогда не видела, чтобы люди использовали такие в Клонг Той?

Кико взяла ее в руки, покачала на ладони, проверяя на вес и раздумывая.

– До того, как ты ушел сегодня, – она подбирала слова, как человек, который тщательно взвешивает то, что собирается сказать, – я сказала, что мы должны разобраться в этом деле вместе. То, что произошло с Леком, затрагивает общину.

– Это выходит за рамки дела Лека.

– А за рамки общины?

Кико поймала его и знала это.

– Из тебя бы вышел почти приличный адвокат, – произнес Кальвино.

– Тогда – решено, – ответила она, отдавая ему опиумную гирьку.

Винсент взял поддельного бронзового цыпленка почти в тот момент, когда официант принес двойную порцию номера девятнадцать: куриные шарики в жидком соусе цвета воды в клонге.

– Мое наказание? – спросил он, поднимая глаза от меню.

– Решено, не так ли?

– Я лучше работаю один, – сказал он.

– Я тебе не помешаю.

Кико все уже обдумала, понял Кальвино. Вероятно, в состоянии глубокой медитации она перебрала все возможные возражения. Она была настроена решительно. Кроме того, он нуждался в человеке внутри Клонг Той.

– При одном условии, – сказал сыщик, катая куриный шарик вилкой; за ним на подливке оставался след, как после улитки.

Она напряглась, встревоженная этим одним условием.

– Каком?

– Мне не придется это есть.

Кико рассмеялась и покачала головой.

* * *За кофе Кальвино рассказал Кико о встрече с Даенг.

– Я решил понаблюдать за ее домом. Мы закончили трудный разговор о Бене и его астрологе. И у меня есть подозрение, что она позвонит кому-то, кто придет ее утешить. Управляемые типы раскалываются быстрее всего, если на них как следует надавить. Наблюдение требует терпения и удачи. Иногда оно себя оправдывает, но большую часть времени вы впустую тратите время и выходите из себя от ожидания, ничегонеделания и старания быть все время начеку.