— Оливье — это компания с цифровым названием? — изумился Бовуар.

Гамаш внимательно слушал, не пропуская ни слова.

— Сколько же он заплатил? — спросил Бовуар.

— Семьсот двадцать тысяч долларов за все.

— Ого! — воскликнул Бовуар. — Это же целая гора денег! И где он столько взял? Кредит?

— Нет. Заплатил наличными.

— Ты сказала, что у него умерла мать. Может быть, он получил наследство?

— Сомневаюсь. Она умерла всего пять лет назад, но я попытаюсь выяснить, когда буду в Монреале.

— Ищи деньги, — сказал Бовуар.

При расследовании преступления, в особенности убийства, это было избитой истиной. А тут, кстати, оказалась большая сумма наличностью. Бовуар закончил делать запись на прикнопленном к стене листе бумаги, потом сообщил о том, что было обнаружено коронером.

Морен слушал как зачарованный. Вот, значит, как расследуются убийства. Не по тестам ДНК и чашкам Петри, не по ультрафиолетовым сканам или чему-то еще, что можно получить в криминалистической лаборатории. Все это, конечно, способствовало раскрытию преступления, но настоящая лаборатория была вот здесь, перед ним. Он посмотрел на человека, сидевшего напротив него, — тот тоже молчал, только слушал.

Старший инспектор Гамаш на мгновение отвел взгляд своих карих глаз от инспектора Бовуара и посмотрел на молодого агента. Улыбнулся.

* * *

Вскоре после совещания агент Лакост направилась в Монреаль, агент Морен — домой, а Бовуар и Гамаш медленно двинулись через каменный мостик назад в деревню. Они прошли мимо темных окон бистро и на широкой веранде гостиницы увидели Оливье и Габри.

— Я оставил вам записку, — сказал Габри. — Поскольку бистро закрыто, мы все идем на обед. Вы тоже приглашены.

— Опять к Питеру и Кларе? — спросил Гамаш.

— Нет. К Рут, — ответил Габри и был вознагражден их ошарашенными взглядами.

Ему вдруг показалось, что кто-то вытащил пистолет и навел его на двух дюжих офицеров Квебекской полиции. У старшего инспектора Гамаша вид был удивленный, тогда как Бовуар казался испуганным.

— Наверное, вам лучше надеть бронежилет, — шепнул Габри Бовуару, пока тот поднимался по лестнице на веранду.

— Ну уж нет, я туда не пойду. А вы? — спросил Бовуар у Гамаша, когда они вошли внутрь гостиницы.

— Ты что, шутишь? Упустить возможность увидеть Рут в ее естественной среде обитания? Я ни за что не откажусь от такого шанса.

За двадцать минут старший инспектор успел принять душ, позвонить Рейн-Мари, надеть свободные брюки, голубую рубашку, галстук и кардиган верблюжьей шерсти. Бовуара он нашел в гостиной — тот сидел с пивом и пакетиком чипсов.

— Вы точно не передумали, patron?

Да, искушение было, Гамаш не мог не признать этого. Но он отрицательно покачал головой.

— Я буду держать свечку в окне, — сказал Бовуар, глядя, как его шеф покидает гостиницу.

Обшитый вагонкой дом Рут находился совсем рядом и выходил на деревенский луг. Он был небольшой, с крыльцом и двумя фронтонами на втором этаже. Гамаш уже бывал здесь, но всегда с блокнотом наготове — записывать ответы на вопросы. И никогда — гостем. Он вошел, и все лица повернулись к нему, и все двинулись в его сторону. Мирна успела первой.

— Бога ради, вы взяли свой пистолет?

— У меня нет пистолета.

— Что значит — нет?

— Пистолет — штука опасная. А зачем вам пистолет?

— Чтобы пристрелить ее. Она пытается нас убить. — Мирна ухватила Гамаша за рукав и показала на Рут, которая бродила среди гостей в грязном фартуке, с ярко-оранжевым подносом в руках.

— Вообще-то, — сказал Габри, — она пытается похитить нас и вернуть в тысяча девятьсот пятидесятый год.

— Видимо, тогда она в последний раз и принимала гостей, — подхватила Мирна.

— Закусочку, старина? — Рут увидела нового гостя и устремилась к нему.

Габри и Оливье посмотрели друг на друга:

— Она имеет в виду вас.

Как это ни невероятно, но она и в самом деле имела в виду Гамаша.

— Господь любит уток, — провозгласила Рут с густым британским акцентом.

Следом за Рут топала Роза.

— Она начала говорить в таком духе, как только мы вошли в дверь, — сказала Мирна, отшатываясь от подноса и разбрасывая стопку «Литературного приложения „Таймс“».

По оранжевому подносу расползлись соленые крекеры, на крекерах была какая-то коричневая замазка — Гамаш надеялся, что это арахисовое масло.

— Я читала что-то о подобных вещах, — продолжила Мирна. — Люди начинают говорить с акцентом после повреждения мозга.

— Разве одержимость дьяволом считается повреждением мозга? — спросил Габри. — Она несет всякий бред.

— Чтоб мне провалиться! — заявила Рут.

Но самым поразительным в комнате было не кольцо ламп, тиковая мебель и благовоспитанная британка Рут с ее сомнительным угощением. И не диван, на котором лежали книги, газеты, журналы, словно зеленый ворсистый коврик. Самым поразительным в комнате была утка.

Роза была одета в платье.

— Вот уж поистине, «Пригнись и накройся»,[47]— заметил Габри.

— Это наша Роза. — Рут поставила поднос с крекерами и стала предлагать сырные палочки.

Гамаш смотрел и думал, не стоит ли ему сделать пару звонков. Один — в Общество защиты животных, другой — в психиатрическую больницу. Но Роза и Рут явно пребывали в прекрасном настроении. В отличие от их гостей.

— Хотите? — спросила Клара, предлагая Гамашу нечто шарообразное, обсыпанное чем-то похожим на семена.

— А что это? — спросил он.

— Мы думаем, это сало для птиц, — сказал Питер.

— И вы предлагаете это мне? — спросил Гамаш.

— Ну, кто-то ведь должен попробовать, чтобы ее не обидеть. — Клара кивнула в сторону Рут, которая исчезла в кухне. — А нам страшновато.

— Non, merci, — сказал Гамаш, улыбнувшись, и отправился на поиски Оливье.

Проходя мимо кухни, он увидел, как Рут открывает консервную банку. Роза стояла на столе и наблюдала за ней.

— Так, сейчас мы откроем это, — пробормотала Рут. — Может быть, понюхать, как ты думаешь?

Утка, похоже, ни о чем таком не думала. Но Рут все равно понюхала открытую банку.