Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эва? – я рассмеялась. – Не думаю. Она сама теряется в догадках.
– Ты показывала ей это? – кивнул он на фотоаппарат.
– Нет. – Я побоялась, что там что-то такое, от чего она придет в ужас. А ей нельзя волноваться.
– А другим людям?
– Нет. – О Милочке я решила не говорить.
Дмитриев выпустил дым и замолчал. Пепел упал на стол и он стряхнул его на пол.
– А тот, убитый – кто он?
– Кроме его имени ничего неизвестно.
– Но зачем-то они преследуют твою сестру? Есть одна догадка. Но она уж совсем мрачная.
– Говори, – качнула я головой. – Меня уже ничем не удивишь.
– Ты уверена?
– Уверена.
– Эва нужна им как поставщик материала.
– Материала? – Я похолодела.
– Да. Материала для стволовых клеток. Он очень высоко ценится.
– То есть – ребенок?
– Да. Стволовые клетки делятся на эмбриональные и соматические, то есть выделенные из организма взрослого человека. Их можно выделить из различных органов и тканей, вырастить вне организма в особых условиях, а потом ввести с целью омолаживания или лечения различных заболеваний. До конца механизм их действия не изучен. Это все находится в стадии разработок и экспериментов. Некоторые врачи отказываются участвовать в этих операциях, так как считают, что это идет вразрез с врачебной этикой. – Он усмехнулся. – Всегда есть такие праведники и чистюли, которые не могут заниматься чем-то сомнительным, не до конца легализованным и законным. Огромное количество стволовых клеток находится в так называемой «пуповинной крови» – крови, которая заполняет просвет сосудов пуповины и плаценты новорожденного. Сравни: при рождении ребенка в пуповинной крови находится около миллиона стволовых клеток. А у пятидесятилетнего человека – около ста тысяч. Наглядная арифметика. Младенцы – самый выгодный материал.
Возникла пауза.
– А муж твоей сестры догадывается о происходящем?
– Не знаю. Он хочет вернуть жену. И выглядит обеспокоенным ее внезапным исчезновением. И еще… – я запнулась.
– Говори!
– Ее муж, Франсуа говорит, что у Эвы не все в порядке с головой. Что она заговаривается и часто бредит во сне. А я…
– Что ты?
– Я не знаю, кому верить. То ли Эве, то ли Фрасуа.
– Может быть, ее показать специалисту?
– Эва на это не согласится. Она жутко напугана и всего боится. К тому же ей скоро рожать и мне не хочется лишний раз тревожить ее, везти в Москву.
– Ты уверена, что она в безопасности?
– Надеюсь. Я поместила ее в санаторий. Недалеко от нашего города. Уединенное и укромное место.
– Это хорошо: свежий воздух, покой. Похоже, твоей сестре это необходимо.
– Как я могу ей помочь? Чем? Что это за организация?
– Я тебе уже сказал… она занимается операциями с целью омолаживания.
– Эти все люди… Анн Прево, убитый… получается, связаны с этой организацией?
– Ничего не могу сказать насчет убитого француза, но Анн Прево связана, раз ты нашла эти бумаги у нее в номере.
Самое большее, что ты можешь сделать для сестры – это обеспечить ее покой до родов. Всякие волнения ей вредны и могут подорвать ее психику.
– Это меня не устраивает. Это слишком мало. Я должна сидеть, сложа руки, в то время, как они преследуют Эву?
– А что ты предлагаешь?
– Не знаю. Но пассивно смотреть на все это я не могу.
Кирилл Андреевич как-то странно посмотрел на меня.
– Слушай! Ася молчит из-за смерти матери?
Он буквально прорычал.
– Это тебя не касается.
На моих глазах выступили слезы. Я-то хотела проявить искреннее участие, помочь ему и Асе, а он отшвырнул меня как назойливого глупого щенка, который тычется в ноги и грызет тапки. Я ринулась из кухни, кипя от обиды.
Утром я не слышала, как Кирилл ушел, и проснулась от звенящей тишины. Одевшись, я пошла на кухню. Мне хотелось крикнуть и узнать, дома ли Ася, но я передумала.
Я выпила кофе и съела черствое печенье. Хлопнула входная дверь, и я вышла в коридор. Там стояли Ася и Вероника Николаевна.
– Добрый день, Ася!
Та ничего не ответила.
– Добрый, добрый! – суетливо заговорила Вероника Николаевна. Сегодня она была во всем розовом – розовая блуза, розовые брюки и розовая панама. Прямо розовая мечта. – Как вы тут? Освоились? – ее глазки изучающее скользили по мне.
– Вполне. Спасибо за заботу, – не выдержала я.
– Сейчас я Асеньку покормлю и уйду.
Я поняла, что мне нужно освободить кухню.
– Если что, я в комнате.
– Конечно, конечно, – пропела Вероника Николаевна. – Ася, деточка, давай пообедаем.
В комнате я включила телевизор, прислушиваясь, позовет ли меня на кухню Вероника Николаевна. Но она не позвала.
Когда она ушла, я крикнула:
– Ася!
В ответ была тишина. Я вышла в коридор и снова позвала:
– Ася!
Где-то близко, совсем рядом был едва различимый шорох. Я наугад открыла одну из дверей и увидела там Асю. Она сидела, забившись в угол, и смотрела на меня своими большими глазищами. В обнимку с белым медведем.
– Привет! Ты все время здесь сидишь?
Брови слегка поднялись вверх.
– Это, наверное, скучно?
Белый медведь – смешной, огромный укоризненно смотрел на меня. «Кто ты такая, чтобы задавать подобные вопросы?», казалось, говорил его неживой взгляд.
– Асенька! Может быть, мы вместе порисуем?
Она никак не реагировала.
– Не хочешь и не надо, – пробормотала я, выходя из комнаты. Я была здесь всем чужой. Кирилл явно дал понять, что я не имею права задавать ему «неприличные» вопросы, касающиеся его дочери, а Ася не видела меня в упор.
Мне захотелось выйти на улицу.
– Ася! Я пойду пройдусь, – сказала я. Но с таким же успехом я могла обращаться в пустоту.
В коридоре я бросила на себя взгляд в зеркало и пригладила волосы.
Куда идти, я не знала. Просто шлепать, куда глаза глядят, было рискованно – я могла не найти дорогу обратно… Или, может, просто посидеть на лавочке во дворе?
К моему счастью, лавочка была свободна, и я присела на нее, задумавшись. Я не видела, чем я могла помочь Эве. А время шло. И оно работало не в нашу пользу…
Тяжелые крупные капли дождя расплющили асфальт. Как-то внезапно потемнело, и большая распластанная туча накрыла город. Нужно было бежать домой – зонтика нет, а мокнуть в мои планы не входило.