От сладкой ночи не осталось и следа, как и его самого. Он ушел, оставив ее одну.

Она соскочила с кровати, натягивая на себя его брошенную на пол рубашку, прижимая распахнутые полы, искала его.

Эйрин гнала плохие мысли, жуткие догадки, сравнивая его внезапный уход со сном.

Ей стало дурно, комната поплыла перед глазами, вращалась вокруг нее, давя. Борясь с тошнотой и головокружением, хотела броситься к тазу, чтобы облегчить желудок. Однако тут же упала на пол, разодрала в кровь локоть и что самое страшное — не чувствовала своих ног.

Страх окольцевал ее всю, поражал разум, обращая его в безумие, бешенство, каким страдает дикий зверь. В груди рвалось, и не только. Вся ее кожа будто разрывалась, трещала по швам.

“ Разве смерть бывает такой страшной? “ — через силу и боль выкрикнула она. В пустоту и мрак. Черный, вязкий густой, пахнущий прелой, залежавшейся травой и гниющей плотью. Она мечтала об обмороке, чтобы не чувствовать чудовищную боль и ломание костей. Тьма приближалась, распахивая свои объятия, предлагая забвение. Девушка протянула к ней руки, чувствуя, как холодная смерть распахнула черный плащ, предлагая надежное укрытие. Каким — то шестым чувством Эйрин оттолкнула ее, дотрагиваясь до колючего плаща, посылая ее нахрен, приподнялась, через силу и боль. Заставляла тело не идти, а ползти. Подальше от тьмы, дальше, прочь…

Кое как добралась до таза, принуждая пораженное новой болезнью тело — подняться. Брызнула в лицо холодную воду, заглянув в зеркало и не узнав себя в нем.

Оттуда на девушку смотрели огромные, желтые глаза зверя. Нага! Который доселе был ей противен. Не признала в нем себя. Рассматривала блестящие, покрытые голубыми чешуйками руки — все таки упала в желанный обморок.

Эсмонд не поверил глазам. Отбросил в сторону букет луговых цветов, подхватил бледное тело жены, рассматривая не идет ли где кровь, приводя девушку в чувство.

Она очнулась, ощетинилась, вздрогнула словно от невидимого удара, прислушиваясь к ощущениям. Она вновь была собой. Зверь, раздирающий тело на куски — исчез и она смогла спокойно вздохнуть, но страшная догадка посетила ее.

Глава 23

— Зачем тебе ехать к нему?

Король был раздосадован. Что опять случилось? Ну вот что опять? Ведь всё было так прекрасно — ясные дни, потрясающие ночи в охотничьей усадьбе, серебристые утра… и вдруг:

— Мне надо съездить к отцу, Эсмонд.

— Зачем?!

— Надо.

Вот надо и всё. Что она опять придумала?

— Пожалуйста… Я не могу всего сейчас объяснить…

Она и вправду не могла. Начиная разговор, надо хотя бы примерно представлять, чем он должен закончиться.

Она и представила:

— Я такая же, как и ты.

— Замечательно, Эйрин. Только как же так вышло? Твои родители… Они точно ОБА были людьми? Или ты что то скрываешь? Грязные тайны дома Лавилль…

Она так не хотела! Он будет считать её… Нет. Прежде надо выяснить всё. Самой. Не вмешивая его в этот мрак…

Король был недоволен. Очень недоволен. Он стоял, вполоборота к Эйрин и, в вечернем свете Ламейна его глаза отливали золотом.

— Давай, я поеду с тобой, девочка?

Она отрицательно покачала головой:

— Со мной поедет Тайрина. Эсмонд… Я… Я ещё ни разу ни о чем таком тебя не просила! Пусть это будет первая и последняя моя просьба. Точка. Окончательный разрыв, так скажем… с прошлым.

— Да что случилось?!

Он недоумевал. Она… Не доверяла ему! Скрывала что то… Опять скрывала и замалчивала. Ему было больно.

— Хорошо, Эйрин. Я даю тебе день. Не сутки. День. Поняла? Восемь гребанных часов, девочка.

— День — это не восемь часов…

— Мне плевать. Если через восемь часов ты не вернёшься, я приеду сам. И тогда Башни покажутся тебе небесными садами по сравнению с тем, что я устрою. Тебе ясно, Королева Экрисса?!

— Ясно, ясно… — она встала на цыпочки, желая поцеловать мужа.

Он отвернулся.

— Поедешь утром. В экипаже. С Тайриной и стражником. Вечером быть здесь. Как штык. Больше я ничего не хочу слышать. Иди к себе.

Девушка опустила протянутые было руки…

— Я вернусь, правда…

Наг кивнул:

— Конечно, вернёшься. В этом я не сомневаюсь! Или сама, или я приволоку тебя за твою роскошную косу, Королева.

Она вышла, опустив голову.

Ночью он не пришёл…

Не пришёл и ранним утром, чтоб проводить её…

— Не переживайте, сира! — шепнула ей Тайрина — Его Величество всю ночь в кабинете просидел… В " цветничок " он не ходил, это точно! Венона, горничная, ему сама туда коньяк относила и сигары… И лимонные лепешки! Спросила, может что ещё надо, так он погнал её… Говорит, задрали вы меня все, пошла вон отсюда! Ну или как то так…

Тайрина глупо хихикнула.

Карета мерно покачивалась в такт шагов лошадей. Мимо проплывали деревья, запыленные, краснолистые, огромные.

Эйрин было горько. Она не хотела врать мужу! Она просто хотела скрыть то, о чем ему знать пока было не надо… Прежде надо выяснить самой. Открыть шкаф, найти скелет. Разбить! Похоронить. Если выйдет, конечно…

Усадьба Лавилль преобразилась! Даже беглым взглядом можно было отследить и новые ворота, и сад, почти приведенный в порядок. Графство оживало, благодаря финансовым вливаниям в его полузасохшие вены.

Граф был дома. Когда Эйрин и Тайрина вошли в гостиную, он встал из низкого, покрытого меховым чехлом, кресла.

— Эйрин! — Сейдрик попытался обнять дочь.

На девушку повеяло одеколоном и алкоголем.

— Отец! Я приехала поговорить с тобой. Очень серьёзно. Тайрина! Выйди за дверь. Я недолго.

Служанка поклонилась и вышла.

Эйрин присела в кресло, стоявшее напротив кресла отца.

— Эйрин… — де Лавилль непонимающе уставился на дочь — Я тебя слушаю. Может, выпьешь кофе? Или ещё чего?

Эйрин фыркнула:

— Свое " ещё чего " пей сам! Именно на это ты потратил большую часть своей жизни, папа. Но… я здесь не за этим. Я хочу задать тебе один единственный вопрос. И не вздумай врать. Кто мои настоящие родители? Ответь.

Граф тяжело встал, прошёл к столу. Взял в руки бутылку вина и фужер. Потом отчего то передумал и вернул всё на место.

— Это случилось всё же… — пробормотал он — Отсроченное обращение…

И замолчал. В гостиной было очень тихо. Так тихо, что слышно было, казалось, как скребутся мыши в кухонной кладовой.

— Моя мать была нагиней? А, папа? Я обратилась несколько дней назад. Ненадолго. Но обратилась.

Граф кивнул:

— Да. Так и должно было случится. Отсроченное обращение — по достижению… определённого возраста и… в определённых условиях.