С начала 60-х гг. Фетиев совершает различные сделки с недвижимостью на посаде (покупки, обмены, заклады, дарения лавок, дворов, дворовых и огородных мест). В 1663/64 г. им была куплена лавка, зафиксированная в переписной книге Вологды 1685 г. как принадлежащая Владимирской церкви. В 1669/70 г. Г. М. Фетиев поступился одним своим двором в пользу Масленской Арсеньевой пустыни, о чём упоминается в позднейшей переписной книге Вологды 1711/12 г. В июле 1675 г. в Коровине улице Власьевского сорока он купил двор своего бывшего компаньона Самсона Белоусова, ставшего к тому времени влиятельным соборным старцем Спасо-Прилуцкого монастыря. Фетиев иногда участвовал в коллективных закладных операциях по предоставлению денег в долг. В 1675/76 г. он вместе с соловецким старцем «вологодские службы» Марком и выборными людьми дал вологжанину «Спасского сороку» К. Д. Реброву 36 руб. 19 алт., за что тот заложил свою лавку в Соляном ряду. В том же году эта лавка была отдана Фетиевым Владимирскому церковному старосте П. У. Мизгиреву и всем прихожанам «владеть вечно на всякую церковную утварь». В мае 1676 г. Г. М. Фетиев упоминается в переписной книге соляного двора Соловецкого монастыря в Вологде. Ему было отдано 49 руб., полученных в Вологодской приказной избе на правеже с выборного головы Кирилла Пашкова и соловецких монахов. Уже в качестве гостя в конце 1675 г. он контролировал оптовые закупки вина Спасо-Прилуцким монастырём и Андриановой Пошехонской пустынью на вологодском кружечном дворе.

В январе 1681 г. вологодские каменщики Г. О. и Ф. П. Стафуровы заложили Фетиеву в 8 рублях своё дворовое и огородное место в Широкой улице. Из-за невыплаты долга в срок этим местом окончательно завладел Фетиев, а в августе 1695 г. оно поступило в ведение Владимирской церкви. Таким образом на протяжении 1670-х – начале 1680-х гг. Фетиев обзавёлся десятками дворов в разных частях посада: и в переулке Мостовой улицы, и в Новинках, и в Петровской улице, и в Обуховой улице, и в улице Гасилке, и в Ехаловых Кузнецах, и в Коровине улице, и в Дюдиковой пустыни, и около Владимирской церкви, прихожанином и ктитором которой он являлся. Не случайно во время следствия в 1677 г. свидетельствующие против Фетиева земляки в сердцах говорили, что «он, Ганка, всем городом Вологдой завладел… родные братья от него отбегают, потому что он, Гаврило, человек гордой». В итогах переписной книги 1678 г. по сказке земского старосты Якова Кодовина и ларёшного целовальника Васки Парамонова отмечено, что Фетиев имел 28 дворов посадских людей и бобылей, которые «охудали и одолжали».

Размах ростовщической деятельности Фетиева обусловил ведение его приказчиком Дмитрием Березиным (он же Митька Фомин сын, по сути холоп, крепостной человек) специальных приходо-расходных книг и записей кабал, упомянутых в завещании гостя. Правда, перед смертью он говорил, что его дело с многочисленными прежними должниками «поустарело, и многие люди заимщики оскудали», поэтому Дмитрию Березину предписывалось «тем должникам учинить рассмотрение». В приобретённых по кабальным долгам посадских и бобыльских дворах и лавках Фетиев нередко поселял зависимых от себя дворников, лавочных сидельцев и крестьян, пришедших в Вологду из других уездов. Среди документов Вологодской земской избы 1682–1683 гг. встречается несколько платёжных отписок земских старост (Мартьяна Манойлова, Венедикта Лукина), данных лавочным сидельцам Фетиева. Этими отписками фиксировались взносы сидельцев в «земской мирской ларец полавошных оброчных».

Резиденцией же самого Фетиева был его собственный двор в Коровине улице, подробно описанный в разыскных материалах 1685 г. Приведём здесь это описание полностью.

«Да на Вологде на посаде двор умершаго гостя Гаврила Фетиева, в котором жил. А на дворе строения: поземные светлицы деланы все в брус, а в них пять житий, да к тем же светлицам приделал погреб, на погребе сушило. Да на дворе ж две горницы на жилых подклетах, промеж ими сени, а на сенях чердак. У ворот изба людская, против ея сени да конюшня, на них сенница, у конюшни изба скотская, погреб, над погребом анбар хлебной да ледник, да изба скотская с сенми, два анбара хлебные, сарай скотской да поварня, подле поварни анбар да двор скотей и з сараями, а на нем шесть хлевов да две кожевни, а в них кожевенного товару гнет. У тех кожевен дубня, в которой дуб толкут, анбар кладовой, две бани, ворота рубленые створные с калиткою, крыты тесом».

Городской двор состоятельного купца предстаёт как обширный комплекс жилых и хозяйственных построек, включающий помещения для господ и зависимых людей. Внутреннее наполнение двора и жилых покоев отражено в ярких историко-бытовых зарисовках фетиевского завещания. Они могут быть дополнены данными описи его имущества, составленными в связи с розыском по делу о «воровских и заговорных писмах» в декабре 1676 – феврале 1677 г. Впервые их использовала в своей содержательной статье Е. И. Заозерская. Посуда в фетиевских домах была серебряная, оловянная и медная. Особенно часто фигурирует серебро – кружки, чарки, шандалы, братины, солоницы, скляницы, кувшинцы, стаканы, «погребцы водки». Женские и мужские драгоценности (золотые перстни, серебряные, жемчужные, хрустальные, яхонтовые и даже алмазные «пугвицы и запоны») хранились в ларчиках. Сундуки были полны беличьим, лисьим, соболиным и песцовым мехом, драгоценными тканями (атлас, бархат, камка, тафта), одеялами, «завесами», различными суконными изделиями. Обилие и разнообразие мужской одежды (кафтанов, полукафтанов, чулок, штанов, шапок) не может не поражать – здесь и «холодные», и подбитые мехами одеяния разных материалов, покроя, цветов и оттенков. Кафтаны были обильно украшены соболиными хвостами, лисьими лапами, шёлковыми кистями, серебряными и жемчужными петлями и пуговицами (вроде тех, что изобразил художник на портрете самого Фетиева), «золотной» и серебряной нашивкой.

О том, что богатый хозяин не жалел денег на приобретение мехов, свидетельствует таможенная книга по Сольвычегодску за 1679/80 г. В ней сообщается, что Фетиевский приказчик купил 13 «сороков» соболей с хвостами на 1000 руб. Часть мехов и кожи обрабатывалась прямо во дворе, где отмечены кожевенные мастерские, а в завещании указано несколько семей зависимых «швецов» (портных), которых после смерти хозяина следовало отпустить на свободу. Разумеется, многое из упомянутого в описи и завещании имущества было западноевропейского и восточного происхождения и приобреталось Фетиевым в числе привозных товаров на Архангельской ярмарке.

Такой бытовой уклад, все эти зеркала и стулья, шпаги и сабли, «карлы» в доме и многочисленная дворня, серебряные подсвечники и удобные экипажи, заморские попугаи и «конарейки», немецкие лошади и индийские утки, яблоневый сад и прочее сближает городскую усадьбу неграмотного Фетиева с дворянским укладом жизни в столице, причем не столько XVII, сколько XVIII в. Необычный для Вологды стиль жизни, подкрепляемый невиданными денежными ресурсами, заносчивостью и самоуправством хозяина, разительно выделял «Ганку Фетиева», в недавнем прошлом простого посадского человека, а ныне водившего дружбу с торговыми иноземцами и московской знатью, носившего золотые перстни с лазоревыми яхонтами, от сотен своих сограждан-вологжан.

Произвол, царивший в отношениях Фетиева с посадским миром, распространялся иногда и на семейные связи гостя. Он отражён в явочной челобитной таможенного подьячего Мишки Матаргина, женатого на сестре Фетиева Евфимии. Полагаем, это была его старшая сестра, вышедшая в 1660 г. уже во второй раз замуж. В 1678 г., когда Матаргин находился в Москве «для государева дела», гость силой взял сестру с мужнина двора «и мочью своею держал у себя по смерть свою, забыв страх божий, меня с нею разлучил». Лишь после кончины Фетиева Матаргин решился обратиться к патриарху Московскому Иоакиму и вологодскому владыке Гавриилу за помощью в деле возвращения в его дом своей жены. Эта явочная челобитная интересна как отражение простой человеческой жизни с её чувствами, страстями, правдой и ложью, как повседневная «микроистория». Причиной же самоуправства Фетиева в отношении своего зятя, скорее всего, был не выплаченный вовремя долг М. Матаргина.