Ричард слегка оживил обстановку, обозвав Влана французским гомиком. Потом передумал и обозвал его высокомерным французским гомиком.

– Разве это высокомерие, когда хочешь что-то понять? – возразил Влан. – Зачем тебе разум и способности к пониманию, если ты ими не пользуешься и не стремишься ничего понимать? И что высокомерного в понимании? Я понимаю, как работает самолет, хотя сам самолеты не строю. Я понимаю, отчего происходит землетрясение, хотя если землетрясение случится, я по этому поводу смогу сделать не больше, чем сделал бы шарик для пинг-понга.

– Вы там все педерасты, – продолжал Ричард. – Вы не умеете одеваться и носите сумки по типу дамских. Почему у вас появился иностранный легион? Да потому что во Франции нет своих мужиков.

Я случайно подслушала, как Уолтер рассказывал Хейди про редкий альбом одной никому не известной группы, игравшей регги. Он искал этот диск уже несколько лет: однажды услышал его в такси, и ему очень понравилось. Он хотел купить его у таксиста, но тот не продал – даже задорого. Он спрашивал этот альбом во всех музыкальных магазинах, но все без толку. Он расспрашивал по знакомым: а вдруг у кого-нибудь есть? Ну, чтобы взять переписать. Но никто даже не слышал про эту группу. Уолтер и сам уже не понимал, чего ему дался этот злосчастный диск: то ли он и вправду был таким хорошим, каким он его помнит, то ли его заедает, что он не может его найти.

Я задумалась, как мне обставить свой ход конем. У меня был этот диск. Я привезла его с собой. Я не считала, что это какая-то редкость, потому что он был у меня всегда. (Вернее, не у меня, а у сестры – пока я его не зажала.) Мне тоже нравился этот альбом. И это явно был знак, что нам с Уолтером суждено подружиться. Такая возможность не выпадает случайно. Секс в «Вавилоне» по вполне очевидным причинам не значил вообще ничего, зато дружба кое-что значила. Мысль сбегать за диском и вручить его Уолтеру прямо сейчас сперва показалась мне очень заманчивой. Потом я подумала, что лучше отдать его Уолтеру наедине, чтобы дать ему время проникнуться благодарностью. Но потом я вообще передумала отдавать ему диск. По отношению ко мне Уолтер всегда был корректным и предупредительным, но не предпринимал никаких усилий, чтобы узнать меня поближе. А если я ему неинтересна, то чего я полезу к нему со своими подарками? Это получится так, как будто я пытаюсь купить его дружбу.

Низкий, раскатистый гул возвестил о прибытии полицейского вертолета. Вертолет прилетал чуть ли не каждый день и зависал над нашей крышей, хотя мы так и не поняли, что в нас было такого уж любопытного. Если тебе интересно подглядывать за полуголыми тетками, так на пляже их явно больше. А если ты собираешь материал для одиноких забав интимного свойства, так пойди в магазин, купи себе журнал и наслаждайся – их сейчас издают в очень хорошем качестве и на любой вкус, и стоят они не сказать, чтобы дорого. Кстати, билеты в наш клуб тоже стоят недорого. Если хочешь увидеть нас в действии, приходи и смотри.

Но что-то на нашей крыше неудержимо влекло к себе вертолет. Как я уже говорила, он прилетал чуть ли не каждый день и кружился над нами, медленно и оглушительно. Может быть, их привлекало, что мы вообще-то не выставлялись на всеобщее обозрение, и крышу было видно только с воздуха. У меня не такое уж острое зрение, но даже я видела, что происходит в кабине. Зрелище, знакомое многим женщинам: дрочащий мужик в отдалении, а то и вблизи.

– Ну-ка, глянь на него, Хейди, – сказал Ричард. Номера Хейди всегда проходили точно по расписанию. Другие пары периодически выбивались из графика, тем более что всякую женщину – и не только в секс-шоу – иногда утомляет, если мужик очень старается кончить, но кончить никак не может. Но у Хейди была поразительная способность: при необходимости она могла заставить любого парня кончить уже через тридцать секунд. По ее номеру можно было сверять часы: ее выступление заканчивалось секунда в секунду с музыкой и длилось ровно десять минут сорок секунд. Всегда. Каждый вечер. Независимо от того, кто работал с ней в паре, пусть даже самый пресыщенный и избалованный бабник (хотя, как правило, наши ребята интересовались нами не больше, чем газетой за прошлый месяц).

– Сейчас подлетят ближе, и гляну. Мне надо их видеть, – сказала Хейди. Никто не знал, как она это делает. Я пыталась расспрашивать Рутгера и Рино, но их ответы не слишком меня просветили.

– Хочешь узнать секрет, Оушен? – спросил Рутгер. – Хорошо, я тебе расскажу. По большому секрету. Все дело во взгляде.

– Рутгер, я знаю, что дело во взгляде. Но как он действует, этот взгляд?

– Это, наверное, прозвучит странно… но если по ощущениям… как будто ты занимаешься сексом с шестью женщинами одновременно.

– А тебе, Рутгер, откуда знакомы подобные ощущения?

– Ну, вообще-то я не хотел рассказывать, но раз ты спросила…

Когда я спросила об этом Рино, он уставился куда-то в пространство и завис так надолго, что я уже было решила, что он забыл про вопрос или просто не хочет отвечать.

– Она умеет заставить тебя поверить, что ты – самый лучший, – наконец изрек он.

Хейди запрокинула голову и посмотрела на пилота в упор. Если бы я это не видела своими глазами, я никогда не поверила бы, что такое бывает. Вертолет вдруг накренился, резко сменил курс и исчез из виду. До нас донесся какой-то натужный треск, за ним последовал оглушительный грохот, и на горизонте возник столб густого и черного дыма.

Никто ничего не сказал. Как будто все думали, что если не произнести это вслух: что Хейди одним своим взглядом устроила аварию вертолета, – то никакой аварии и не было. Никто даже не шелохнулся. Мы не знали, что делать. Сердечный приступ, змея укусила, грянуло землетрясение – мы знаем, что надо делать, почти в любой кризисной ситуации. А если не знаем, то кто-нибудь нам подскажет. Но вертолет, потерпевший аварию из-за взгляда блондинки… такого я не встречала еще ни в одной из брошюрок из серии «Первая помощь при…».

Хейди взяла свой защитный крем «фактор 30» и как ни в чем не бывало принялась натирать себе плечи. Я удивилась: может быть, у нее что-то со слухом? Я собралась было высказаться, но все-таки промолчала. Потому что подумала, что если сейчас я скажу: кажется, вертолет разбился, – значит, вертолет и вправду разбился, и это был не грохот с ближайшей стройки и не взрыв перегревшегося мотора в каком-нибудь автомобиле.

* * *

Мы думали, будет какое-то расследование, но никакого расследования не было. Мы целыми днями сидели на крыше и ждали, что к нам придут из полиции. Но никто не пришел. К нашему несказанному облегчению. Да и что бы мы им сказали? «Наша подруга Хейди – такая дрянная девчонка, что одним взглядом крушит вертолеты»? И что, интересно, сказал пилот в свои последние секунды: «Помогите, меня сглазили насмерть»? И какой вывод сделали бы в полиции, если бы было следствие? «Офицер Диас умер именно так, как хотел: с собственным членом в руках»? Так что это вполне логично, что никакого расследования не было.

* * *

Я ждала подходящего случая, чтобы подарить Уолтеру этот диск с регги, который он так искал, – но все было против меня. Я часами сидела на крыше, дожидаясь, пока мы с Уолтером не останемся там одни, и выслушивала бесконечные выступления Лу и Сью, которые живописали мне прелести однополой любви: что только женщина может по-настоящему удовлетворить женщину, и как много я теряю. Они постоянно капали мне на мозги. Это было муторно и занудно, и я начала понимать, почему многие женщины держат мужей под каблуком – потому что мужчине проще лечь жене под каблук, чем выслушивать, как она постоянно нудит над ухом. Я уже дошла до того, что готова была сказать: ладно, уговорили – даю вам полчаса, но потом вы заткнетесь, ага? Я ничего не имею против лесбиянок, но меня раздражает, что они только об этом и говорят. Иногда я заменяла кого-то из них в лесбийской сцене с Кристианой, и лизать ее грудь в течение двух-трех минут – для меня это было не более эротично, чем лизать подлокотник кресла. Кстати добавлю, что лизать подлокотник кресла – для меня в этом нет вообще ничего эротичного.