С его вхождением в ближний круг кольцо первого состава ревизионистов вокруг Горбачева замкнулось. Сначала по наследству от Андропова появился шумный и активный Арбатов. Потом по возвращении из Канады нелюбимый тем же Андроповым сторонник красивой фразы, коварный Яковлев. И теперь по рекомендации первых двух — лицемер Черняев. Особое место, как бы в постоянной засаде, занимал небывалый льстец Шеварднадзе. В дальнейшем подтянутся Медведев, Примаков и другие. Но эта тройка была первой. Космополиты, аполитичные, абсолютные либералы, видящие в Горбачеве инструмент и средство реализации своих давних антипартийных, антисоциалистических идей, они торжествовали: «плацдарм захвачен, теперь надо подтягивать дополнительные силы и, опираясь на пробивную силу и ненасытное честолюбие Генсека, переходить в решительное наступление».

Первое, что они сделали — приступили к поиску теоретического обоснования нового политического мышления. Оно требовалось им и для внутреннего и внешнего употребления. Для начала окружение подсунуло Горбачеву препарированное ими ленинское рассуждение о том, что «при определенных обстоятельствах мы, коммунисты, можем признавать приоритет общечеловеческих интересов пролетариата над его узкоклассовыми интересами». И далее они делают свой вывод, что «ядерный век и есть такое обстоятельство, которое ставит объективный предел классовой конфронтации». «Притянули» они в помощь и Маркса, который как будто не раз подчеркивал единство человеческого рода. А мы, мол, этого у него не заметили или забыли. Даже Бухарина вспомнили и подложили Генсеку несколько его брошюр и статей. Это «знакомство» повлияло на него неожиданно сильно. И он многое от него воспринял. Видимо, выражаясь языком агрономии, почва была благодатной, хорошо подготовленной и всходы не задержались. Прежде всего, для обоснования возврата к частной собственности в сфере крупного промышленного производства и в земледелии. Далее был изобретен лозунг: «Пора возвращаться к классике». Эти и другие постулаты-открытия с помощью Горбачева удалось пробить через Политбюро и протащить в документы XXVII съезда партии как «Наш ответ Пономареву». И как доказательство для Запада, что мы всерьез и навсегда отказываемся от стремления к мировому господству через продвижение идей коммунизма.

Вот с этим багажом и поехали Михаил с Раисой в Рейкьявик. И опять практически в формате дипломатического тура. Не для подписания документов, как это принято в межгосударственных отношениях, а только для придания, по выражению Михаила, затухающим отношениям большего динамизма. На самом деле это была не до конца осознанная демонстрация лояльности лидера-слабака выдающемуся президенту выдающейся страны, уверенно выходящей на первую позицию. Они знали, что Нэнси там не будет. И все же поехали вдвоем. Прихватив для поддержки только Яковлева с Шеварднадзе.

На фоне унылого пейзажа и хмурого исландского неба белый двухэтажный дом, выбранный для встречи лидеров пока еще двух супердержав, выглядел неестественно нарядно. Как будто декорация из театрального реквизита. Эта ассоциация для тех, кто был в Женеве, усиливалась пониманием того, что на самом деле речь идет о представлении в театре двух актеров. Профессионала, высокого и элегантного Рейгана. И любителя, крепыша Горбачева, больше похожего на нападающего в регби. К тому же, как вскоре выясниться, играющего не всегда по правилам.

Переговоры, если так можно назвать то, что происходило, от обсуждения конкретных вопросов опять быстро перетекли в русло острых споров о существовании двух мировых систем. Дискуссия становилась все больше непредсказуемой. Здесь-то и пригодились заготовки о единстве человеческого рода и ядерном пределе классовой конфронтации. Когда Михаил их озвучил, Рейган был приятно удивлен таким поворотом и торжественно заявил: «Теперь я могу доверять своему партнеру». Тут же позвали телеоператоров и повторили мизансцену. Потом к разговору подключили Шульца с Шеварднадзе и несколько часов сочиняли директиву экспертам для переговоров по двум самым болезненным проблемам: сокращению стратегических вооружений и ликвидации, уже размещенных сторонами в Европе, ракет малой и средней дальности. Когда документ был готов и Рейган предложил закрепить его подписями Шульца и Шеварднадзе, у Михаила, похоже «поехала крыша». Улыбаясь, он заявил, что это произойдет при условии, если Штаты заявят об отказе от СОИ. Реакция Рейгана была мгновенной. Подскочив, он заорал Шульцу: «Джордж! Нам здесь делать нечего. Мы уезжаем!». И пошел прочь из комнаты. Горбачев двинулся следом, повторяя: «Господин президент, не спешите. Еще можно все поправить». Обернувшись, Рейган бросил «Переговоры такого уровня не игра. Ставить условия, когда все решено, не по-честному». Сел в машину и уехал в аэропорт.

Немногим дано в такой ситуации владеть собой. Тем более, что в зале местной школы совместной пресс-конференции ждали сотни журналистов. Но Михаил даже не подумал уклониться от встречи с ними. Ведь там среди них его ждет Раиса. Выйдя к микрофону, поистине с олимпийским спокойствием он заявил: «Отсутствие на пресс-конференции президента США не означает провала переговоров. Работа была плодотворной. Нам удалось заглянуть за горизонт… На этом и закончим пресс-конференцию». Ошеломленные невиданной и неожидаемой выдержкой Михаила, журналисты встали и устроили ему овацию. Раиса стояла среди них и по ее щекам текли слезы. Она смотрела на него и восхищалась произведением своих многолетних усилий.

В реальном театре актеры на сцене иногда совершают такие ошибки, которые публика принимает за гениальную сценическую находку режиссера. Так и в политическом театре. Даже полный провал может быть выдан и воспринят как триумф.

Готовясь к первому официальному визиту в Вашингтон, Михаил все чаще думал о проблеме холодной войны. Уже были Женева и Рейкьявик. Но предстоящая встреча с Рейганом на американской земле представлялась особой. Только здесь он мог понять и почувствовать «вживую» настроения не политиков, а простых жителей этой могучей телом и духом страны. Раиса посоветовала для лучшего ее понимания задействовать ученых-американистов, и он поручил директору Института США и Канады Георгию Арбатову составить по этой теме историческую справку и подобрать необходимые материалы. В считанные дни поручение было исполнено. Передавая объемистую папку, академик рекомендовал обратить внимание на малоизвестный в СССР закон США 1959 года. «Принято считать, — заметил он, — началом холодной войны речь Черчилля в Фултоне и интервью Сталина газете «Правда», но некоторые исследователи и политики ведут отсчет от даты принятия этого закона. Посмотрите его содержание и нашу справку, как он принимался».

«Начиная с 1918 года, империалистическая политика русского коммунизма привела к созданию обширной империи, которая представляет собой зловещую угрозу безопасности Соединенных Штатов и всех свободных народов мира. Поэтому я вношу на рассмотрение проект под названием «Закон о порабощенных нациях», цель которого добиться освобождения народов Восточной Европы и Советского Союза от диктата Москвы. События 1956 года в Венгрии еще раз указали нам на то, что эта опасность реальная, а не плод фантазии, как считают мои оппоненты. Об этом нас предупреждал сэр Уинстон Черчилль еще в своей знаменитой лекции в Фултоне». Этими словами закончил член палаты представителей конгресса Фейган свое обоснование необходимости принятия закона. Так идеология холодной войны Черчилля была оформлена в законодательную форму. Для реализации закона правительством США создается «Американский Комитет Освобождения народов России». Перед ним ставилась задача добиться расчленения СССР и тем самым исключить его как политического и экономического соперника США.