– Ненавидите? Я думал, вы хотели увидеть демонстрацию того, как работает мое изобретение.

– И каким же образом вы собирались проводить эту вашу демонстрацию?

– Ну, мне пришлось бы как минимум убить еще одного кота или кошку.

– И вы что же, полагаете, что я бы стала спокойно наблюдать за тем, как вы убиваете животное, чтобы показать, как действует ваше изобретение? Чтобы расширить мой кругозор?

– Вовсе не обязательно было использовать для эксперимента именно кошку, но живое существо в любом случае пришлось бы убить. А как еще можно продемонстрировать смертоносность оружия, не сделав этого?

– Неужели вы в самом деле полагаете, что я пришла сюда для того, чтобы понаблюдать за тем, как вы будете убивать живое существо?

– А зачем же тогда вы пришли?

Не знаю, что особенного было в моем вопросе, но, как только я его задал, лицо Доры Грэйлинг побагровело.

– Затем, что я была безмозглой дурой.

Меня смутили и неприятно поразили ее слова. Видимо, либо моя собеседница встала не с той ноги, либо это сделал я – а может, мы оба. Так или иначе, Дора Грэйлинг всерьез разозлилась на меня – и, как мне показалось, без всякой видимой причины.

– Похоже, вам нравится издеваться надо мной, – сказал я.

– Как я могу? Я бы не осмелилась. Вы наверняка видели бы меня насквозь и сразу же разгадывали все мои попытки над вами подшутить.

У меня совершенно не было настроения спорить и пререкаться с моей собеседницей. Я слегка отстранился от нее. Однако она тут же сделала шаг вперед и снова сократила дистанцию между нами.

– Мистер Атертон!

– Да, мисс Грэйлинг?

– Вы сердитесь на меня?

– С какой стати? Если вам нравится потешаться над моей глупостью, что ж – у вас есть для этого все основания.

– Но вы вовсе не глупец.

– Разве? Может, и вы надо мной не насмехаетесь?

– Нет, вы не глупец, и вы сами это знаете. Это с моей стороны было глупо вести себя так, словно вы в самом деле безмозглый тип.

– Что ж, ваши слова меня радуют. Но, боюсь, я очень равнодушный и негостеприимный хозяин. Если вы не хотите видеть демонстрацию моего изобретения, может, вам было бы интересно что-то другое?

– Почему вы по-прежнему говорите со мной пренебрежительным тоном?

– Я? С вами?! Пренебрежительным тоном?!

– Вы вечно разговариваете со мной свысока – да-да, вам прекрасно известно, что это так. Иногда мне кажется, что я вас за это ненавижу.

– Мисс Грэйлинг!

– Да! Ненавижу! Ненавижу!

– Что же, в конце концов, это вполне естественно.

– Вечно вы говорите со мной так, словно я маленький ребенок, а сами… не знаю даже, что сказать. Что ж, мистер Атертон, мне очень жаль, но я вынуждена вас покинуть. Мне было очень приятно вас навестить. От души надеюсь, что я не была слишком навязчивой.

С этими словами Дора Грэйлинг бросилась прочь из комнаты – да так быстро, что я не успел ее остановить. Да, это выражение, пожалуй, наиболее точно описывает ее действия. Я догнал ее только в коридоре.

– Мисс Грэйлинг, умоляю…

– Не стоит меня умолять, мистер Атертон. – Дора остановилась и повернулась ко мне. – Не обязательно провожать меня, я сама найду дорогу к выходу – в конце концов, я как-то справилась, отыскала вас в доме, когда пришла. Но, если это возможно, пожалуйста, прошу вас – не разговаривайте со мной больше до того момента, когда я выйду на улицу.

Намек был весьма прозрачным – даже для меня. Я прошел рядом с Дорой по всему коридору, не произнеся больше ни слова. Дойдя до входной двери, она перешагнула через порог и покинула мое жилище.

Стоя на крыльце и глядя вслед Доре Грэйлинг, которая удалялась по улице со скоростью четыре мили в час, я думал о том, что наше общение на этот раз оказалось крайне неудачным и что я, похоже, наломал дров. Все было настолько плохо, что я даже не решился попросить у Доры разрешения вызвать экипаж.

До меня начало доходить, что в сложившейся ситуации для исправления положения нужно было предпринять какие-то решительные действия. С этой мыслью я направился обратно в дом, собираясь переодеться во фланелевый костюм, но тут у дома остановился кеб. Оттуда на тротуар выбрался старик Линдон.

Глава 20. Отец с тяжелым характером

Мистер Линдон был чем-то сильно возбужден. Когда он находился в таком состоянии, это всегда было легко заметить, потому что он неизменно обильно потел. Вот и на этот раз, едва успев вылезти из кеба, он снял шляпу и принялся промокать голову носовым платком.

– Атертон, мне очень нужно с вами поговорить – с глазу на глаз.

Я проводил его в мою лабораторию. Вообще-то у меня есть правило – никого туда не пускать. В конце концов, это место, где я работаю, а не развлекаюсь. Но, надо признать, за последнее время это правило перестало действовать. Войдя в помещение лаборатории, Линдон тут же начал громко пыхтеть, утирать обильно выступивший на лбу пот и выпячивать грудь, словно пытался дать мне понять, какого важного гостя я принимаю в своем доме. Затем он заговорил во всю силу своих легких – то есть очень, очень громко.

– Атертон, я… я всегда относился к вам… почти как к сыну.

– Это очень любезно с вашей стороны.

– Я всегда считал вас… э-э… здравомыслящим молодым человеком. Мне всегда казалось, что к вам всегда можно обратиться за дельным советом, когда такой совет… э-э… необходим.

– И это также очень любезно с вашей стороны.

– Поэтому я не стану извиняться за то, что решил прийти к вам в ситуации, которую можно рассматривать как… э-э… исключительно семейный кризис. Сейчас такой момент в истории семьи Линдон, когда в равной степени необходимы такт и здравый смысл.

На этот раз я решил ограничиться кивком.

– Скажите, что вам известно об этом типе – Лессингеме?

Ну, так я и знал.

– То же, что о нем известно всем.

– А что о нем знают все на свете? Ну-ка, ответьте! Поверхностный, мелко плавающий карьерист, в то же время умеющий втереться в доверие к кому угодно, – вот что о нем известно всем. Этот человек – политический авантюрист с дурной, криминальной репутацией. Он приобрел печальную известность благодаря тому, что умело играет на политической глупости и недальновидности своих соотечественников. Он напрочь лишен чести, совершенно беспринципен, ему абсолютно недоступны чувства и эмоции, характерные для джентльменов. Что еще вы о нем знаете?

– Я не готов согласиться даже с тем, что вы сейчас сказали.

– Конечно же, вам это известно! Не говорите ерунды! Поверить не могу, что вы склонны оправдывать этого человека! Знаете, я всегда говорю то, что думаю, – и всегда буду говорить. Что вы знаете о Лессингеме вне политики – о его семье, о его личной жизни?

– Вообще-то об этом мне известно немногое.

– Ну разумеется! И никто об этом ничего не знает! Этот тип словно гриб – вроде поганки! Возник в одночасье неизвестно откуда, из какой-то грязной канавы. Господи, да у него ни мозгов, ни манер – он даже на уроженца Бирмингема не тянет.

Линдон уже успел довести себя до такого состояния, что весь побагровел – зрелище, надо сказать, было не очень приятное. Он уселся на стул, распахнул пиджак, широко растопырил руки и снова принялся гнуть свое:

– Семью Линдон в данный момент представляет… э-э… молодая женщина, моя дочь, сэр. Она представляет в том числе и меня, и ее долг состоит в том, чтобы делать это достойно – достойно, сэр! Более того, строго между нами, сэр, еще ее долг – выйти замуж. У меня есть собственность, и я не хочу, чтобы она перешла кому-либо из моих проклятых братьев. Они настоящие полудурки и не представляют меня достойным образом – ни в одном из возможных смыслов этого слова. Моя дочь может выйти замуж за кого захочет – да, за любого, кто будет ей по душе. Во всей Англии не найдется ни одного человека, ни из высшего сословия, ни из низшего, который не счел бы для себя высочайшей честью взять ее в жены. Я говорил ей об этом – да, сэр, говорил, хотя вы должны понимать, что она ни за что не стала бы от меня этого требовать. И что же она, по-вашему, сделала? Она, представьте себе, продолжает компрометирующее ее общение с этим